Наташа Корнеева - Маргаритки смерти

вот-вот и приоткроются глаза,
потише, ветер, не запачкай взгляд,
на несколько шагов, прошу, назад,
здесь дети нерождённые шалят.

шлейф памяти метёт, опали звуки,
усталый ветер, чертыхаясь зло,
то лист сорвёт, то перекрестит руки,
одним движеньем рвущие письмо
из глупых слов в нестройных обещаниях,
из стаи точек, пятен от слезы,
забыла осень газ включить, и чайник
тепло воды перегоняет в льды,

последний лист проковыляет мимо,
последний птах пробьёт моё стекло,
и покраснеет от стыда рябина,
а я усядусь молча у камина:
вода или вино – мне всё-равно,

мне всё-равно когда восходит солнце,
зачем орут так тяжко журавли,
и даже если чашка разобьётся,
и вверх тормашками весь мир перевернётся -
не шелохнусь, потухшие угли
ни ворошить, ни задувать не стану,
пускай в золу, в ничто перегорят,
достану сигарету из кармана,
пойду курить в свой мёртвый зимний сад.

мой самый опасный враг
хитрый и изворотливый
исподтишка бьёт в пах,
слёзы его кислотные
мне разъедают лицо,
когда я его целую,
а я хочу ещё,
на полусгнившем стуле
в пачке балетной и
с белой петлёй на шее
в косы плету банты
криво, но как умею,
громко ору стихи,
в зеркало мути глядя,
и не могу найти,
где я и мне не надо
лампочных тусклых блях —
выхватила и… здрасти —
горестью на сносях
нате – припёрлось счастье

заложники плохой погоды
на переходах за и вне
на цепь посаженой свободы,
реальность пнув, живём во сне,
и ногу на ногу закинув,
горазды, блть порассуждать,
не холодно, ли там пингвину
на льдине пингвинят рождать,

взболтает прорубь экскременты,
взрастут на них, как на дрожжах,
и будущие рудименты,
и настоящая вожжа,
под хвост попавшая кобыле,
и Сивке на горах не жить,,
кто укатал – того забыли,
кто укатался – не мужик,.

замёрзнут ягод лица в …брины,
во льдах горчинку утопив,
а смерть – обычные смотрины,
из мёртвых вытряхнут живых.
опять заставят (ул)ыбаться,
писать – читать и говорить,
Му-му – Герасимам, а зайцев —
Мазаям, жизни – смерть.. в кредит.

знаешь, я хочу сказать тебе
что-то очень, даже слишком важное,
горсткой пепла, помнишь, в сентябре,
выпала, и жизнь моя бумажная
стайкой белых-белых журавлей
потянулась, как в театре кукольном,
только в детской раненой игре
раньше всех меня одну застукали,

надо было спрятаться всерьёз
а не закрывать лицо ладошками,
длинные составы паровоз
тащит с необструганными досками,
разгружала долго по ночам,
занозила сплошь себя и до крови,
верила румяным калачам,
серенадам под чужими окнами,

А потом пришла ко мне зима,
раньше, чем сожгли листву пропащую,
Видно предоплата внесена
Будущим моим за настоящее,

За окном снега, снега, снега…
У соседей – травы да зелёные,
Мягкие, пахучие стога,
И огромный лес с живыми клёнами.

у меня имеется свой лес,
на горе, но тёмный, неприветливый,
в том лесу есть много-много мест,
где я разговариваю с ветрами,
их осталось три, один ушёл,
потому что ветки стал заламывать,
мне не плохо и не хорошо,
я учусь дышать и верить заново.

хочешь – буду любить,
баловать,
в косы ленты вплетать
алые,
звёзды с неба таскать
малые -
зажигать в небе звёзды большие.

перестану будить
затемно,
сдохнешь – стану твоим
Хатико,
против всех аксиом
статики -
я без ветра воздушным змием

до вершин доберусь
аховых
по следам, на снегах
знаками
меж психическими атаками
нарисую твоё имя

посторонняя комната, выстланная пыльцой
опоздавших на бал увядающих хризантем,
в жёлтом платье разодранном, зла и дурна лицом,
стук в висках – наповал – переплёты под кожей вен -
анатомия осени, каждый скелет – в шкафу,
близость старых рубашек – надежда для новых тел,
околдованный мной сити выклевал глаз жару,
взятых на абордаж и до смерти влюблённых в плен,

в уходящих шагах – переплясы насущных зим,
месяц ветряный шалый, в усах – сирота-смешок,
на прощанье солгав, заунывно отморосит
и по швам, и по шпалам последний свой марш бросок
почерневшей листвой, отлучённою от светил,
опустившимся небом, предательским бегством птиц,
стекленеет лиц бой, в солнце кончился керосин,
инвазивно нигредо – гвоздикой в проём петлиц,