Борис Смоленский - Моя песня бредёт по свету...

Синим всадником промчится
ранний вечер,
Пророкочет над рекой горластый рог,
Бродит ветер —
первый ветер на рассвете,
Бродит ветер на рассвете без дорог.

Все тот же сон
И снова — дали,
И снова — тень, и снова — свет,
И снова волны разметали
Зарю на золотом песке,
И боль ненужных ожиданий,
И тишина. Тоска без слов,
Тоска несбыточных желаний
В тоске несложенных стихов.

Когда сквозь зимние недели
Прорвется солнечный апрель —
Запахнут лужи акварелью,
Запахнет детством акварель,

Забудешь боль и вьюги злобу,
Ворвется ветер молодой.
И ты опять легко, как глобус,
Всю землю вскинешь на ладонь.

Экспресс завывает, угрюм и отчаян,
Чтоб искры до звезд дотряхнуть,
А я по тебе задыхаюсь ночами
И лбом прожимаюсь к окну.

И сердце пройдет через сотню таможен,
Хоть бьется как рыба, попав в перемет.
И книга расскажет, и ветер поможет,
И время покажет, и спутник поймет.

Найди на рукописи смятой
Клочки слепых бессвязных строф.
Так пахнут тишиной и мятой
Полотна старых мастеров.
Так слову душно в тесной раме,
Так память — зарево костра,
Так море пахнет вечерами,
Так морем пахнут вечера.

Я иногда завидую жестоко:
Ведь мне б, тоску скитаний утолив,
Дышать, как море, — ровно и глубоко,
Непобедимо, как морской прилив.

Романс на лагунах

По траве обрыва
Скачет дон Педро.
Ай, как рыдает
Кабальеро!
Конь черногривый,
Где же найти нам
Хлеба, и ласки,
И светлой веры?
Окна пугливо
Спросили ветер:
Почему так плачет
Кабальеро!

Первая лагуна:

Под водой
Скользят слова.
По воде
Плывет луна
И другой завидует она,
Такой
Высокой!
С берега
Малыш-курносик
Видит две луны и просит:
— Ночь, поиграй на серебряных
тарелочках!

Дальше:

И в высокий дальний город
Прискакал уже дон Педро,
Где цветет миндаль на горах,
И в высокий дальний город,
Затонувший в рощах кедра
И черешен. Это — Первый.
Облака его и крыши
В нестерпимом блеске. Педро
Проезжает рваной аркой.
Вот две женщины и старец
Поднялись ему навстречу
В посеребренных одеждах
С непонятной плавной речью.
Совы загудели — нет!
А соловей — посмотрим!

Вторая лагуна:

Под водой
Струятся слова,
По воде плывет кольцо
Тени, пламени и птиц,
Птиц и пламени, и в зное
Зубы блещут белизною,
Если сказка больше были,
Если ласка больше боли,
Если в городе весна,
На каналах и на крышах,
Где горят в огне каштаны,
Знают все, что надо знать,
Остроглазые гитаны,
О, певучая сосна
Обезглавленной гитары…

Дальше:

По дороге белой, свежей
Две послушницы и нищий
В посеребренных одеждах
Поднимаются к кладбищу
Между кедров.
Нынче утром ими рано
Найден мертвым у шафрана
Вороной остывший конь
Дона Педро.
Тайный запоздалый голос
Отлетает к небу, к небу,
То единорог молчанья
В боли проколол хрусталь…
А высокий дальний город,
Где цветет миндаль и порох,
Весь пылает, так пылает,
Что рыдавший человечек
Над землей бродить устал…
С севера — звезда Юпитер,
С юга — моряки да ветер.

Последняя лагуна:

Под водой лежат слова
В тине голосов свободных,
Тиной на цветке холодном.
А дон Педро позабытый
Ай! С лягушками играет!

В тумане тают синие огни,
Сегодня мы уходим в море прямо.
Поговорим за прелести твои,
Ах вей, родимая моя Одесса-мама.

Мне там знакомо каждое окно,
Там девочки фартовые такие.
Ох, больше мне не пить твое вино,
Ах вей, и клешем не утюжить мостовые.

Одна по Дерибасовской пройдет,
Стройна и грациозна, словно танец.
И кто ее увидит, тот дойдет,
Пускай он будет даже иностранец.