Борис Смоленский: Моя песня бредёт по свету...

И ночь бежит в траве по пояс,
Скорей, но вот белеет мгла —
И ночь бросается под поезд,
Когда уже изнемогла…

И как же мне, дорогою мчась с ними
Под ошалелою луной,
Не захлебнуться этим счастьем,
Апрелем, ширью и весной…

Учебник в угол — и на пароход,
В июнь, в свободу, в ветер, в поцелуи,
И только берега, как пара хорд,
Стянули неба синюю кривую.

Весенний день дымит и кружится,
Мелькает и в глазах рябит,
От солнечного пива в лужицах
Пьянеют даже воробьи.

А вечерами крики умерли,
И месяц вылез, ярко-рыж,
И слышно мне в тиши, как сумерки
Стекают гулко с синих крыш.

А ночь запахнет дымом, дынями,
Вздыхает у мостов вода.
И звезды трепетными линями
Дрожат у ночи в неводах.

Светлые часы невозвратимы,
Горькие, поверь, всегда при нас,
И они — хотим иль не хотим мы —
Складками лежат у наших глаз.

Громадный город на заре
Гремит неугомонно.
На ветках стройных фонарей
Незрелые лимоны.

Но тени тянутся длинней,
И вечер синий-синий…
На ветках стройных фонарей
Созрели апельсины.

Полустудент и закадычный друг
Мальчишек, рыбаков и букинистов,
Что нужно мне?
Четвертку табаку
Да синюю свистящую погоду,

Немного хлеба, два крючка и леску.
Утрами солнце, по ночам костер,
Да чтобы ты хоть изредка писала.
Чтоб я тебе приснился… Вот и все.
Да нет, не все…
Опять сегодня ночью
Я задохнусь и буду звать тебя.
Дай счастье мне!
Я всем раздам его…
Но никого…

Уют жилья, последний ломоть хлеба,
Спокойный сон, счастливую игру —
Я все отдам за взгляд большого неба,
За жизнь, как поцелуи на ветру.

Но все пройдет. Раскат к полночи грянет
И сбросит все. И будет ночь и лед,
И только древний ветер над морями
Промчится с ревом. Но и он пройдет.

В ночи сполохи запылают грозно,
Одно усилье, зарева рывок —
И все пройдет. И будут только звезды
Лететь в ночи по бешеной кривой.

Осеннее небо беззвездней и ниже,
И ветер к земле приник,
И поезд на нитку дороги нанижет
Летящие мимо огни,

И вихрем — назад, и боюсь не успеть их
В подарок тебе нанизать…
Но круче дорога, и северный ветер
Относит огни назад.

Я круга карусели не нарушу.
Игра закономерна и горда.
Но что любовь? Прелестная игрушка,
Иль ветром перерезана гортань,
Или плевок под грязными ногами,
Или мираж над маревом морей,
Иль просто сердце вырывает Гамлет
Скорее,
чтоб не жгло,
чтоб умереть…

А одиночество бывает сразу —
С последними прощальными гудками.
Рассунуты скорей рукопожатья,
Один толчок, назад поплыл перрон,
Друзья бегут,
заглядывают в окна,
Но круто обрывается платформа…
И ты один — в дороге.
Семафоры
Поднимут руки вверх,
страшась разгона.
Мелькнут пакгаузы —
и город кончен.
Пошли писать поляны и поля.
Вечерний лес дорогу распахнет
У дымного открытого окна,
Закурит не спеша,
и будет молча
Глядеть тебе в глаза,
припоминая,
Что будто где-то видел он тебя…

Век, возникающий нежданно
В сухой, отравленной траве,
С костра кричащий, как Джордано:
«Но все равно ведь!» —
Вот твой век!

Твой век ударов и зазубрин,
Монахов за стеной сырой,
Твой век разобран и зазубрен…
Но на пути профессоров

Ты встал широкоскулой школой…
Твой мир, летящий и косой,
Разбит, раздроблен и расколот,
Как на полотнах Пикассо.

Но кто поймет необходимость
Твоих скитаний по земле?
Но кто постигнет запах дыма,
Как дар встающего во мгле?

Лишь тот, кто смог в ночи от града
Прикрыться стужей как тряпьем, —
Лишь тот поймет твои баллады,
О мэтр Франсуа Вийон!