Иван Гусаров - КИЧЛАГ

Помнит сдержанный восторг,
Была амнистия объявлена,
Опустел больничный морг,
Отпускали не только отъявленных.

Усатый преставился в бозе,
Расшатали здоровье годы,
Не видел Лаврентий угрозы,
Выпустил пар свободы.

Не права скороспелая критика,
И реакция очень нервная,
Уходила на волю политика,
Пятьдесят восемь, часть первая.

До пяти лет включительно
Закон судимость гасил,
Надежда остальным политикам,
Набраться терпения и сил.

Искупил Лаврентий вину,
Был он не раз жесток,
Разгрузил лагеря и тюрьму,
Хлынул на волю поток.

Миллионы ушли от смерти,
Не считались больше врагами,
Коснулись гражданской тверди,
Не качалась земля под ногами.

«ГУЛАГ – большая политика», –
Быстро смекнул хозяин,
Замолкла здоровая критика
От столицы до самых окраин.

Амнистия наркома Берия
Не развеяла сталинский мрак,
Не близок путь к доверию,
Но к оттепели первый шаг.

Вспоминаю юность свою:
Вязкая скользкая глина
В уральском шахтерском краю,
В каждом бараке – малина.

Поселков шахтерских канва,
Полны в малинах стаканы,
По полной гуляла братва,
О прошлом жалеют бакланы.

Отцы уходили в забои,
Дымился вдали террикон,
Сыновья уходили в разбои,
Воровской непреложен закон.

Лепень у кореша новый,
Котлы на руке золотые,
Боялся придти участковый,
Истины знал он простые.

Волыны носили, приблуды,
Без дела не высунешь нос,
Никогда, братва, не забуду –
Порешен был Саша Мороз.

В поселок сунулся БИС,
Пошел один на разборы,
Звезда покатилась вниз,
Холмик возник за забором.

Ходили гурьбой на подломы,
Чистили ночью витрины,
Защищали слабо хоромы,
Трещали по швам магазины.

Проходили в бараках чистилище,
Накололи немало руды,
Криминал – великая силища,
Зазывала пополнить ряды.

Столыпин подсчитывал ходки,
Стучали по рельсам вагоны
Из Сибири, Колымы, Находки
Слали по зонам прогоны.

Пригрела родня обитель,
С годами меняются планы,
Спокойнее спит обвинитель,
О прошлом жалеют бакланы.

Горькие катятся слезы,
Плачет беззвучно Альбина,
Шипы достались, не розы,
Прозвали девчонку «малина».

Держат ее в одиночке
Для ночных плотских утех,
Кровь запеклась на сорочке –
Праздновал кто-то успех.

Поссорилась с мамой девчонка,
Прости… и помилуй, Господь!
Повстречали в погонах подонки
Беззащитную детскую плоть.

Она плакала беззвучно, тихо,
Сулили горсть конфет,
Досталось девчонке лиха
В неполных пятнадцать лет.

Разыграет Альбину на спичках
Милицейский геройский наряд,
Знали бы дочки-сестрички –
Подфартило отцу подряд.

«Не слишком усердствуй, сержант,
Иду вслед за тобой», –
Белозубо строчил лейтенант,
Очень доволен судьбой.

Шнурок привязала к раме,
Вела себя неприлично грубо.
«Прости меня, мама», –
Шептали прощально губы.

Мигом явился сержант,
Смотрел исподлобья волком:
«Говори, – торопил сержант. –
Объясни ситуацию толком».

Повесилась наша «малинка»,
Завяла чистая веточка,
Скорбная очень картинка,
Рано погибла деточка.

В брезент завернут девчонку,
В придорожный бросят кювет,
Швырнут, как собачонку,
Цветов не положат букет.

Домой собирался летеха,
Жена позвонила в ночь,
Все страшно трагично, плохо,
Мертвой найдена дочь.

Бритвой прошлись по нервам,
Убит лейтенант без борьбы,
Он насиловал девочку первым,
Он понял фатальность судьбы.

Сняли в профиль и анфас,
Мишенью стал в надзоре,
В любое время крикнут «Фас!»
Псы всегда в наборе.

Не пишут лагерную прозу,
Стих обвинения не готов,
Бьют по нервам без наркоза,
Чтобы не было следов.

Суки точат перья,
Речи продажные журчат,
Атмосферу строят недоверия,
Зона красная стучит.

Не проявил сознание,
Признания не изрек,
Арестантам в назидание
Ударят мордой об ларек.