Елена Сомова - Восстание Боттичелли. Книга стихов

Тепло, светло в твоем гробу —
Быть с нелюбимым хуже смерти,
Царапать на стеклянной тверди
Звезд путеводных свет… Уйду.

Ты пальцами несешь испуг.
Льва отвернешь к стене и в угол,
И льется кровь несчастных пугал,
В которых превратил подруг.

Игрушки барина висят,
Стоят, лежат в тщете забвенья,
Ты пыжишься, как дутый гений.
Тебе всех пыток не простят,

Заброшенных садов мечты,
Велеречивых обещаний,
Слёз одинокими ночами
И мнений, в коих вызрел яд.

Уйду с дороги. Я не столб,
Не деревянный торт – покрышка,
Не глупая на поле фишка,
И мне противен твой восторг.

Макеты – призраки любви —
Великолепные ошибки —
В прострелянных мишенях шибко,
Сквозят в застуженной крови, —
Так деревянная улыбка
Скрипит, задув и фонари.

Неискуплённые потери
летят в глаза божницей строк.
Я так ждала в ночь суеверий
От Господа простой урок,

Но не случилось, – упустила
Возможность ученицей быть.
Лишь оглянусь – и вспомню милый
мне облик —
сердцу не забыть.

Учусь любить уже с оглядкой,
Чтоб не порвался жизни круг,
И чтоб не принести мне мук
Своей любовью слишком сладкой.

Пиши на жилках листьев новый стих —
Дари его любимой в свете дня,
А ночь отдай лишь звездам – на двоих
Звезд нам не мало в день творенья для

Витанья в воздухе любви – в цветах,
Плывущих по небу, по облакам.
Сегодня мне любовь – дарящий взмах —
Рояль откроешь – исчезает тля…

Бывает, неприятный человек
Тебя коснется неприятной мыслью,
И отвращенье выгнется стеной.
Прошедшей дрессировку, целый век —
Зажав зубами воздух – морду крысью —
И можно наслаждаться тишиной,
Поверх стеклянной двери ставить лапки,
Точнее точки выдранных когтей.
Топорщится характер: вот вам тапки,
В дурдоме объяснимо без затей
Намеренье агрессии сатрапки.

Тончает коготь, изолгалась спесь.
Есть кто живой, на темные ворота
Не кинувший достопочтенный глаз?!
Мир движим кастой извращенцев – весь —
И если человеческое что – то
Забрезжило – так это не про вас.

Куда-то он порывисто спешил
Почти бежал и, спотыкаясь, падал,
Потом вставал и шел на жестких лапах,
Почесывая черепаший ил.

Он видел жизнь в прикиде удальца,
Но неожиданно менял свое пространство,
Приобретая облик оборванца
С походкой коренного молодца.

Держал хвост пистолетом и доил,
Как ласка, всю удойную скотину,
Не знал ни выходных, ни карантина,
Перерабатывая молоко.

Стал недвижим, в отборных сливках стоя.
Преследовал не захлебнуться цель
И из копыт быстрей переобуться,
Грести в лодчонке среди благ на мель, —

Всё ради почвы, коюю обресть
Заложено в программе беголюбца,
и
потому глаза – два чайных блюдца,
рот – молокоотсос не знает месть.

С бунгало легче практику постичь,
Своих не объясняя постулатов
И не таща в окно пи эр квадрата,
Чтоб быстро стадо вольное постричь.

Бегун и лжец, рискуя и дробясь,
Однажды поучаствовал в корриде,
И разбежавшись, прыгнул на луну,
В глазах оленей призрачно двоясь.
Куплеты из двух букв спел быстро в МИДе —
Это приятней, чем их петь в Аиде,
Где жарится прижизненная мразь
И поминает сладким сатану.

Белые голуби и святые духи
Чувства, рвущиеся через край,
Крылья берез – полный вагон-сарай
тонких эмоций —
берестяные слухи
Нежности, вырванной с корнем у бытия —
Взятой в бумагу жемчужине хватит боли слепых открытий —
Выплеснет океан жемчуг, слегка прикрытый крылом наитий.
Пухом домашнего счастья мир серебря,
Скоро снега накроет кривая рубаха.
Рвется, не угасая на взлете, птаха.

Образ лохматого дуба, крепкого бороной —
Небо вспахали буквы веток необычайных.
За полстолетья выреветь звезды и чашку чая
В теплом уюте и бесприюте – волной
Быть
И отхлынуть в вечнокипящий ад
варева пота, крови, надежд промученных.
Возле икон обретаю смысл – и тогда Бог рад
Девочке, в детстве намертво переученной