Вадим Шефнер - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения

Смогли мы летать научиться,
Хоть крыльев и нет за спиной, —
А все же завидуем птицам
И легкости их неземной.

Есть где-то иные закаты,
Есть где-то — неведомо где —
Планеты, где люди крылаты,
Где люди как рыбы в воде.

А ты и суровей, и строже,
Природа, недобрая мать:
Как рыбы мы плавать не можем,
Как птицы не можем летать.

На свете нам многое нужно;
Пусть щедрою ты не была —
Но ты нам, нагим, безоружным,
Упорство и зависть дала.

Ты нас не хранила от бедствий,
От мора, от моря невзгод, —
Но каждый, обиженный в детстве,
Сметливым и жадным растет.

Так завистью, хитростью, силой
Наследует Землю навек
Нагой, безоружный, бескрылый,
Бессмертный твой сын — Человек!

У лесника в прокуренной сторожке
Домашний волк живет не первый год.
Он незлобив, не тронет даже кошки,
Он, как собака, домик стережет.

Когда-то у оврага, в дальней роще,
В неистовую позднюю пургу,
Лесничий взял его волчонком тощим
И преданного выкормил слугу.

Но в феврале, когда метель клубится,
Волк смотрит настороженно во тьму,
И сам хозяин в эти дни боится
Его погладить, подойти к нему.

Там где-то стая ждет его прихода,
Его зовет клубящаяся мгла, —
И, может быть, голодная свобода
Ему дороже теплого угла.

Хозяин, бойся этой волчьей стати
И очень-то не доверяй ему —
Злом за добро он все равно отплатит,
На вой волчицы кинувшись во тьму.

Ни ласкою, ни хлебом, ни пинками
Не пробуй возвращать его назад —
Он горло перервет тебе клыками,
И ты же будешь в этом виноват.

Он просто волк, он не собачьей масти,
И он уйдет, забыв, что он ручной,
От теплого навязанного счастья
В метель и холод, в неуют ночной.

Смерть не так уж страшна и зловеща.
Окончательной гибели нет:
Все явленья, и люди, и вещи
Оставляют незыблемый след.

Распадаясь на микрочастицы,
Жизнь минувшая не умерла, —
И когда-то умершие птицы
Пролетают сквозь наши тела.

Мчатся древние лошади в мыле
По асфальту ночных автострад,
И деревья, что срублены были,
Над твоим изголовьем шумят.

Мир пронизан минувшим. Он вечен.
С каждым днем он богаче стократ.
В нем живут наши давние встречи
И погасшие звезды горят.

Рекой разлученные берега
Глядят друг на друга с грустью:
Река широка, река строга —
Одного к другому не пустит.

Пройдут века, иссохнет река,
Подводные травы завянут,
Сойдутся далекие берега,
Обычною сушею станут.

Сойдутся два берега-старика,
Пожалуются при встрече:
«Вот, то ли дело — была река,
А ныне умыться нечем».

Путалась она со многими,
Легких связей не тая.
Этими глазами строгими
Был обманут только я.

Этими руками тонкими
Был лишь я за сердце взят,
А другие с ней — потемками
Попросту
в Заречный сад.

Сколько под окном я выстоял,
Сколько ждал, чтобы она,
Неприступная и чистая,
Выглянула из окна!

Знал ли, что такое сбудется,
Что, как пьяный, наугад,
Через год по тихой улице
С ней пойду в полночный сад.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И, оправив платье смятое,
Лунным светом смущена,
Ласковая, виноватая,
Улыбнется мне она.

Оступившаяся скромница
Улыбнется под луной, —
Лишь моей она мне помнится,
А не чьей-нибудь иной.

Только в счастье виноватая,
Все светлей за годом год,
Пахнущая дикой мятою
В памяти она встает.

Улицею немощеною
В памяти, в рассветной мгле,
Девушка идет смущенная —
Первая на всей земле.

Рыбак у моря жжет костер,
Вода о камни бьет.
У капли с искрой вышел спор:
Чей благородней род.

И продолжался б дотемна
Напрасный разговор:
«Я морем этим рождена!» —
«Меня родил костер!»

Рыбак всегда был прав и пьян,
И молвил он, подняв стакан:
«Есть выше похвала:
Ты — породила Океан,
А ты — Огонь зажгла!»

Я в детстве был вертлявым и шумливым,
На беготню я тратил много сил,
И, свой обед съедая торопливо,
Всегда вторую порцию просил.