Мне до ста лет, пожалуй, не прожить,
Согласен я на девяносто девять...
Так пусть растет подольше та сосна,
Которая пойдет на доски гроба.
Пускай лежит подольше та руда,
Которая пойдет на злые гвозди!
Пусть кони те, которым прах везти,
До старости гуляют в чистом поле!
Пусть доктор тот, что сосчитает пульс
И скажет: «Здесь бессильна медицина»,
Вкусить плодов науки не спешит,
На каждом курсе сидя по два года.
От пыли каменистой бур,
Не замедляя ходу,
Вгрызается алмазный бур
В упругую породу.
Ему не нужен блеск пустой,
Не он задался целью
Влачить в оправе золотой
Блестящее безделье.
Пусть путь глубинный труден, крут,
Но рвется к высшей славе,
Свершая драгоценный труд,
Алмаз в стальной оправе!
Пусть блеск его из глубины
Порой невидим глазу,
Но знай, товарищ, — нет цены
Рабочему алмазу!
«Видно, так природе надобно...»
* * *
Видно, так природе надобно —
Разделяться мы должны
На молекулы и атомы
И без атомной войны.
Под кладбищенскими кленами
Мы скрываемся из глаз,
Трав дивизии зеленые
Комплектуются из нас.
Мы стезей уходим тайною
К лепесткам и ручейкам,
К радугам, к воздушным лайнерам,
К перелетным облакам.
Лес весенний полон птицами, —
Мы и птицы, мы и лес;
Мы становимся частицами
Нами виденных чудес.
«Кто-то кошек накормит бездомных...»
* * *
Кто-то кошек накормит бездомных,
Кто-то друга от смерти спасет...
Доброту нам не вычислить в тоннах,
И в рублях невозможен подсчет.
Ей победных реляций не надо,
Не к лицу ей лавровый венок, —
В ней самой воплотилась награда
Для того, кто кому-то помог.
Словно облака — светлы, овальны, ожиданья тайного полны, —
На зеленом склоне косогора прилегли на отдых валуны.
Кажется, сильней подует ветер, раскачает дальние леса —
Легкими, прозрачными кругами валуны взовьются в небеса.
А вверху, в себя вбирая тяжесть всей земли, всех нив ее и вод.
Пепельная туча грозовая с неба, будто оползень, ползет.
Вот она все тяжелей и ниже к темной опускается реке...
Как растений рвущиеся корни, молнии мелькают вдалеке.
«О давней любви, о забытой, о давней...»
* * *
О давней любви, о забытой, о давней,
Мне ветер рассветный поет,
Он Устье напомнил, озерные плавни,
Касаток весенних прилет.
Бывало, ты скажешь «прощай» или «здравствуй» —
И счастлив я этим полдня.
Но часто, пожалуй намеренно часто,
Ты не узнавала меня.
Не сед я, не мудр, а печаль позабылась,
Обиды меня не гнетут, —
Насмешки твои вспоминаю как милость,
Размолвки — за встречи идут.
Улыбка, и стан, и насмешливый голос,
Прогулки то вместе, то врозь —
Годами все в памяти перемололось
И в память о счастье слилось.
Вернуться — и ветер, качая скворешни,
Смоленые лодки креня,
Тебе пропоет: «Узнаешь его — здешний?»,
Но ты не узнаешь меня.
Долголетие
(Услышано на Кавказе)
В ущелье увидал я старика,
Вдруг выпала из рук его клюка.
Я вниз сбежал и подобрал клюку,
И низко поклонился старику.
Я вопросил его: «Ответь, старик,
Как тайну долголетья ты постиг?»
И, выслушав с улыбкой мой вопрос,
Самодовольно старец произнес:
«Я с женщиною ложа не делил,
Не ел мясного, трубки не курил,
Ни разу в жизни в рот не брал вина, —
Вот почему так жизнь моя длинна.
О да — я стар! Вчера сказал сосед,
Что мне уже сто двадцать с лишним лет, —
Но точный счет отец ведет годам,
Ему я в этом должное воздам:
Хоть в нем и нету мудрости моей,
Признаться, память у него сильней».
«Позволь, схожу к отцу я твоему?»
«О нет, прохожий, не ходи к нему!
Увы, увы, отец мой — мой позор, —
Прошамкал старец, свой потупя взор. —
Он мясо ест, и курит за троих,
И отбивает жен у молодых.
Увы, отец мой во грехе силен,
Но долголетью не научит он!»
Читать дальше