Вадим Шефнер - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения

Замрет — и вдруг звенит спросонок,
Не в силах ничего понять,
Как пробудившийся ребенок,
Зовущий умершую мать.

...И вот он вырвался из чащи
По следу зверя. Но поток,
В глубокой трещине урчащий,
Ему дорогу пересек.

На берегу другом — добыча,
Для всей семьи его — еда:
Нетронутые гнезда птичьи,
Косуль непуганых стада...

Себе представив на мгновенье
Закрытый для него простор,
Затылок он в недоуменье
Косматой лапою потер.

И брови на глаза нависли,
И молча сел на камень он,
Весь напряженьем первой мысли,
Как судорогою, сведен.

И вдруг — голодный, низколобый —
Он встал, упорен и высок,
Уже с осмысленною злобой
В ревущий заглянул поток.

И, подойдя к сосне, что криво
Росла у самого обрыва,
И корни оглядев — гнилье! —
Он стал раскачивать ее.

И долго та работа длилась,
И камни падали в обрыв,
И с хрустом дерево свалилось,
Два берега соединив.

И он тропою небывалой
На берег перешел другой,
И пот со лба отер усталой —
Уже не лапой, а рукой.

Над пустотою нависая криво,
Вцепясь корнями в трещины камней,
Стоит сосна у самого обрыва,
Не зная, что стоять недолго ей.

Ее давно держать устали корни,
Не знающие отдыха и сна;
Но с каждым годом круче и упорней
Вверх — наискось — все тянется она.

Уже и зверь гордячки сторонится,
Идет в обход, смертельный чуя страх,
Уже предусмотрительные птицы
Покинули гнездо в ее ветвях.

Стоит она, беды не понимая,
На сумрачной обветренной скале...
Ей чудится — она одна прямая,
А все иное — криво на земле.

Темно и тихо на разъезде,
Спят глинобитные дома;
Давно пунктирами созвездий
Прокомпостирована тьма.

И только тополь одинокий,
Встав над колючею травой,
Шумит, загадочно-высокий,
И к небу тянется листвой.

Внизу сверкают солью лужи,
И рельсы сходятся вдали;
Большой бархан горбом верблюжьим
Маячит на краю земли.

И так просторен сумрак ночи,
Так мир широк, что тополь ввысь
Все тянется, как будто хочет
У звезд бессмертьем запастись.

В степи расположен верблюжий завод.
Строения, изгородь, поле.
Двугорбый верблюд бактриан у ворот
Стоит кораблем на приколе.

Он важен. Не конь он, не мул, не ишак —
В пустыне, во время движенья,
Он сам себе двигатель, бог и завмаг
И сам себе база снабженья!

Но нет ни стеклянных, ни водных зеркал
Красе отразиться верблюжьей.
Давно он, бедняга, себя не видал
Ни в море, ни в речке, ни в луже.

А рядом — совсем неуклюжий на вид,
С горбами не более дыни —
Веселый малыш верблюжонок стоит,
Мохнатый кораблик пустыни.

И смотрит папаша на сына — хорош!
А после вздыхает тяжко:
«Хорош-то хорош, да со мною не схож.
В кого он горбатый, бедняжка?..»

Хорошо и привольно на свете,
Только мало мне жизни одной.
Жди меня через пару столетий
Вот на этой полянке лесной.

Выйду я, молодой и пригожий,
Из чащобы с берданкой в руках,
В сапогах небракованной кожи
И с подковками на каблуках.

Мне пугать тебя нет интереса,
На-ка фляжку, хлебни поскорей!
Я комиссией Главоблвоскреса
Воскрешен по заявке твоей.

Разожжем мы костер на рассвете,
Посидим у живого огня.
Жди меня через пару столетий,
Да смотри не старей без меня!

За эти губы, пахнущие медом,
За грустный вздох, за ласковый упрек
Чего-чего бы только ты не отдал,
Каких бы только не прошел дорог!

Встречаться больше с ней не довелося:
Ушла, забыла, затерялся след.
Идут года. Тебе уж тридцать восемь,
А ей все те же девятнадцать лет.

Она тебя любила — может статься,
Ты был ей всех дороже — может быть.
Ушла — чтобы навек с тобой остаться,
Забыла — чтобы ты не мог забыть.

Она стоит в вагонном коридоре,
Никак не оторвется от окна.
Она впервые нынче видит море,
Обрадована им, изумлена.