Лев Халиф - ЦДЛ

– Вы же, кажется, еврей, вам сам Бог велел ехать в Израиль (все-то вам евреями кажутся).

– Трудно еврею вырваться из СССР в Израиль, – говорю я ему, – но когда он туда приезжает – ему уже ехать дальше некуда. А куда девать инерцию? Я же не в состоянии буду остановиться. Столько лет сидел на цепи и нате – приехал. И потом, там еще не решили – должен ли Израиль быть и лучше, и гибче (египче), а Египет – израильче? Нет, это тоже не выход, – разочаровал я его, – хотя это и очень заманчиво – сорваться с цепи.

– Ну, сколько ваших коллег уже уехало, и ничего – живут. А многие даже и от испуга оправились – вон какие смелые, не то что здесь, трепетунчики! Прямо растут на глазах.

– Вот именно – на глазах. Смысл-то какой уезжать, если вы нам свои глаза тут же вдогонку?

– «Везде хорошо, где нас нет» – гласит русская пословица. Не правда ли, мудрая? – спросил он.

– Но где вас нет? – вот в чем вопрос, – отвечаю.

– Да работаем потихоньку, – скромно заметил он, – за вами нужен глаз да глаз. Творческие работники – черт-те что творите! Глаз да глаз, – повторил он. И добавил: – Бровь да бровь, где глаз – как партизан в лесу, – стали мы уклоняться от приятнейшей темы – «А не рвануть ли отсюда?».

На все лицо вопящий прыщ. Далее шли две ягодицы мясистого подбородка и лезущий сам себе в задницу нос. А поверх – не видящие всего этого две щелки глаз непонятного цвета и назначения. И к тому же безбровых. Потому что сразу же начиналась прическа, уж порядком полысевшая и плашмя лежащая на черепе. Застегнутый на все пуговицы (так они скрывают свою шерсть, чудовища) – он откинулся, дернул на себя стол многоместный, порылся где-то в его потрохах, запустив туда руку по локоть, и вынул кипку нетронутых бумаг. Разложил их пасьянсом ближе ко мне. И предложил вынуть наугад одну-единственную в гладком конверте с окошечком посередине.

Как школьник на выпускном экзамене, я потянул билет. Вернее, предбилет – израильский вызов с печатями разноцветными, новенький, чистый, еще без моей фамилии, но с «родственником» в конце.

– Предкам-то твоим, – а потом поправился: – «вашим» такой поблажки не было. Ну да ладно! – И он стал заполнять его, зная заведомо мои анкетные данные. – Конечно, все это чудовищно! Вас бы не высылать, а к стенке ставить. Родина не прощает.

Будто он уже переговорил с Родиной по телефону. Что-то еще бормотнул, поскрипывая пером или креслом. А я думал: конечно, внутренние пороки должны иметь свою внешность. Чудовище должно выглядеть чудовищем, каким бы неприглядным оно ни было. Тем более если оно живет среди людей и за их счет. Или люди в его обществе уже перестали быть людьми? Мол, сами едва ли красавцы, чего уж тут замечать, тем более примелькавшееся, привычное. А если внимательно приглядеться, так и вполне терпимое, лишь чуть и вылезающее из-под форменной фуражки с двумя костями крест-накрест и черепом Дзержинского посередке.

Художник пытается ухватить это явление за скользкую суть. Спешит, пока его самого не схватили. Но жизнь явно обгоняет его удивительную фантазию, подсовывая ему все новые типы, один краше другого. Природа вкупе с Социализмом еще и не такое может.

Интересно, где этот генерал откладывает яйца? Ведь где-то же он их кладет на черный день? Или, может, он просто швыряет их не глядя и куда попало? Или, скорее всего, сам сидит на них, нахохлившись, как клушка. Это в сказках легко находили кощеевы яйца и так красиво оскопляли зло. Лишь потом интересуясь степенью его неравнодушия к чужой крови.

Лубянка – учреждение семейственное. Видно, у них есть специальный гадюшник. Свой персональный змеиный питомник, засекреченный, как наборный сейф. И там они загодя заголяются для выведения потомства, разложив по чинам и рангам, а скорее всего по полочкам, свое драконово семя. И в чем-то эта быль даже смахивает на сказку – здесь явно не обходится без красных девушек. Наверняка загоняют сюда лучших, чтобы самим выжить, а подыхая – продолжиться. Наверняка породистых, чтобы смахивали на людей их будущие змееныши.

Таблица размножения… выучили назубок.

– Все мое при мне, – вдруг выдаст он государственную тайну.

Вот и прекрасно. Выкладывай, выродок. Наступил и твой черед завопить от боли! Но тут меня конечно же стошнит…

– Обратите-ка внимание сюда! – покажет он на дверь, ухмыляясь, – она знает, как и что зажимать. Ведь даже курица, если отнять у нее яичко и сунуть его под косяк, и то закудахчет. А человеку – каково ему, бедняге? Ведь неприятно, когда ему таким вот способом показывают на дверь!