Анна Баркова: Возвращение: Стихотворения

Лампа очень яркая сильна.
Синева вползает из окна.
Думы об одном и об одном.
Синева мрачнеет за окном.

Я густое золото люблю,
В солнце и во сне его ловлю,
Только свет густой и золотой
Будет залит мертвой синевой.

Прошлого нельзя мне возвратить,
Настоящим не умею жить.
У меня белеет голова,
За окном чернеет синева.

В голом звон, в груди свист,
А день октябрьский по-летнему ярок.
На колени мне пал золотой лист,—
Наверно, последний подарок.
Предо мной поет разноцветный куст
Райской птицей… на серых лапах.
Я не знаю, какой у золота вкус,
Но смертельный у золота запах.
И томит меня золотая печаль
Под шепоты райской птицы
И зовет в никому не известную даль,
Откуда нельзя воротиться.

Но где же мое помело?
Куда я его закинула?
Взлетать мне теперь тяжело.
Еле влезешь в печь, на чело…
А бывало… Как ветром сдунуло.
Летишь, а звезды кругом
Так и сыплются вниз дождем.
Их сметало мое помело…
Ах, что было, то всё прошло.
Про ракеты твердит весь свет…
Я летала быстрей ракет.
Ихний «космос» только свистел,
Млечный путь подо мной блестел,
А планеты скрипели от злости
И «дрожали их дряхлые кости».
Ведь они веками, веками —
Потеряешь и ум, и память —
Всё крутились дорогой унылой,
Узаконенной и немилой.
Я летала по собственной воле,
Я делила с дьяволом долю.
А на шабаше! Боже ты мой!
Поклянусь я кромешной тьмой, —
То-то музыка, то-то размах!
Там Бетховен, и Лист, и Бах.
Нет, уж лучше молчать. Я не стану
Бередить мою старую рану.
Где ж мое помело? Оно
Истрепалось давным-давно,
Истрепалось, как я сама,
Как моей нищеты сума.
С ней пойду за верстой — верста.
— Подайте милостинку [6] Сохранена авторская орфография. (Примечание верстальщика.)
ради Христа.

Ни хулы, ни похвалы
Мне не надо. Всё пустое.
Лишь бы встретиться с тобою
«В тихий час вечерней мглы».

За неведомой страною
Разрешатся все узлы.
Там мы встретимся с тобою
«В тихий час вечерней мглы».

Хмельная, потогонная,
Ты нам опять близка,
Широкая, бездонная,
Российская тоска.

Мы строили и рушили,
Как малое дитя.
И в карты в наши души
Сам черт играл шутя.

Нет, мы не Божьи дети,
И нас не пустят в рай,
Готовят на том свете
Для нас большой сарай.

Там нары кривобокие,
Не в лад с доской доска,
И там нас ждет широкая
Российская тоска.

Как пронзительное страданье
Этой нежности благодать.
Её можно только рыданьем
Оборвавшимся передать.

В переулке арбатском кривом
Очень темный и дряхлый дом
Спешил прохожим угрюмо признаться:
«Здесь дедушка русской авиации».
А я бабушка чья?
Пролетарская поэзия внучка моя —
Раньше бабушки внучка скончалась —
Какая жалость!

Атомной пылью станет дом,
В котором я жила.
Он мне чужой. И чужие в нем,
Мои — только скука и мгла.

Мои в нем долгие ночи без сна
И злобный шепот беды.
Мои бутылки из-под вина
И пьяные книг ряды.
А
Я мое? Мое ли оно,
С досадой, страстью, мечтой?
Какой-то рабьей цепи звено,
А может быть, просто ничто?

Так пусть ничто превратится во ЧТО,
В воспламененную пыль.
…А впрочем, прости, я не про то
Про горящий степной ковыль.

Себе чужая, я иду,
Клонясь к концу пути.
Себя ищу, ловлю и жду,
И не могу найти.

Кто в атом теле — не понять,
И думой душу не обнять,
И сердца не постичь.
Мое неведомое «я»,
Душа заблудшая моя,
На мой откликнись клич!

Вступившему на порог
Другу моему:
— Кто послал тебя? Бог или Рок
В мою одинокую тьму?
Пусть бездна бед и несчетность зол, —
Не отпущу того, кто пришел.
Пусть смерть стоит передо мной,
Я не такой уж трус.
Даже из смерти,
из смерти самой
Я к тебе непременно вернусь.