Анна Баркова: Возвращение: Стихотворения

А в грозном торжестве победы
Я чувствую, лукавый раб,
Что победитель будет предан,
Что он устал и очень слаб.

И на кровавую потеху,
На важность нашей суеты
Смотрю с жестоким детским смехом
С моей пустынной высоты.

Что-то вспыхнуло, замерло, умерло,
Загоревшись до самых звезд.
Отнесли за каким-то нумером
На унылый тюремный погост.

Это всё? Или было посмертное
Продолженье какое-нибудь?
Если было, я им пожертвую,
Мне не жалко его ничуть.

Будут старые вина литься,
Прозвучит поминальный тост.
Прах мой, будешь ли ты шевелиться,
Проклинать арестантский погост?

Что за дело мне, что болваны
Зашибут на мне честь и деньгу
И разлягутся на диванах,
Ну, а я коченею в снегу.

Не гнию, распадаясь, не тлею, —
Вековая хранит мерзлота.
И не знают вина и елея
Искаженные смертью уста.

Я — живая — пылала жаждой
К гордой славе, к любви, к вину.
А теперь влюбляется каждый
В отошедшую к вечному сну.

Выпивая бокал за бокалом,
Каждый грустные шепчет слова:
— Жаль, рожденье мое запоздало,
Очень жаль, что она не жива.

Но меня не согреет слава
После смерти в промерзшей мгле.
И лежащим в земле не по нраву
Трепетанье огня на земле.

Случайность правит или фатум
Великой сложностью вещей?
Играющий капризный атом —
Основа видимости всей.

Он в сочетаниях, во вращениях,
В соединение, во вражде,
В покое, в буйном возмущение,
Он в нашем теле и в звезде.

Их — мириады. В вечной пляске,
В движенье вечном вихревом
Творят природы вечной маски —
Людей, зверей и зло с добром.

Внимаем грозовым раскатам
В смятенье плоти и души.
Но он страшней, незримый атом,
В своей клокочущей тиши.

Мы смертны — верьте иль не верьте,
Наш мир прейдет. И мы умрем.
Лишь он, невидимый, бессмертен.
И сущее лишь в нем одном.

Тысячелетия мучений
С годами счастья протекло.
Мы атом предали растленью,
Мы спутали добро и зло.

Невидимый и всемогущий —
Доступным сделался для нас.
Посмотрим на лесные пущи
И на луга в последний раз.

Лаконично, прошу — лаконично.
У читателя времени нет.
Солнце, звезды, деревья отлично
Всем знакомы с далеких лет.
Всем известно, что очень тяжко
Жить с друзьями и жизнью врозь.
Всё исписано на бумажках,
Всё исчувствовано насквозь.
Всем известно, что юность — благо,
Но и старость полезна подчас.
Почему же скупая влага
Вдруг закапала едко из глаз?

Согревается тело в ванне.
Я смотрю: никуда не годное,
Но живое всё же. А скоро станет
Пожелтевшее и холодное.
Может быть, посиневшее, что ещё хуже,
И с пятнами черного воска.
И всех нас ожидает этот ужас,
Бессмыслица идиотская.
Я люблю, я мыслю. И — бац! Гниение.
Разлагается венец создания.
Над собой я злобно хохот гиений
Услышу вместо рыдания.
Но к вам я приду, читающий друг,
Приду после смерти вскоре.
И спрошу: есть ли у вас досуг
С мертвой, будто с живой, поспорить?
Не пугайтесь. Здесь только душа моя,
Разлуки она не стерпела
И вернулась в знакомые эти края,
Хоть сожгли в крематории тело.
Превыше всего могущество духа
И любви. Только в них бессмертие.
Вот я с вами иду. Говорю я глухо,
Но услышите вы и поверите.

Что в крови прижилось, то не минется,
Я и в нежности очень груба.
Воспитала меня в провинции
В три окошечка мутных изба.

Городская изба, не сельская,
В ней не пахло медовой травой,
Пахло водкой, заботой житейскою,
Жизнью злобной, еле живой.

Только в книгах раскрылось мне странное
Сквозь российскую серую пыль,
Сквозь уныние окаянное
Мне чужая привиделась быль.

Золотая, преступная, гордая
Даже в пытке, в огне костра.
А у нас обрубали бороды
По приказу царя Петра.

А у нас на конюшне секли,
До сих пор по-иному секут,
До сих пор мы горим в нашем пекле
И клянем подневольный труд.

Я как все, не хуже, не лучше,
Только ум острей и сильней,
Я живу, покоряясь случаю,
Под насилием наших дней.