Дмитрий Пригов - Монады

И первой была «Белоснежка и семь гномов». Или «Ледовая фантазия»? Или все-таки «Белоснежка»? Уж и не припомню, не берусь утверждать. Но эффект был соответствующий. Не знаю даже, стоит ли его здесь описывать. Видимо, нет.

Девочка прислушивалась. Никого. И только она собралась заплакать, как из воды появлялась мать с шумом и плеском сбегающих к ее ногам бесчисленных посверкивающих водяных струй. В черном, плотно облегающем ее массивное тело купальнике она выглядела как крупный морской блестящий зверь. Она отряхивалась, вскидывала копну золотых волос. Того самого неповторимого оттенка, который унаследовала от нее и девочка и который был предметом зависти и вожделения черноволосых китайцев. Золото – оно ведь везде связано со счастьем, процветанием и благоденствием. Что тут возразишь? Надо только дотянуться, коснуться его.

Мать взблескивала множеством сверкающих стеклянных, разлетающихся во все стороны капель. Набрасывала на себя огромное полотенце и замирала, глядя назад, в море, откуда только что вышла. Словно боялась забыть его. Отдельные капли долетали и до девочки, но не тревожили ее, укрытую мягким безразмерным покрывалом. Ну, разве что совсем отдельные, легко щекочущие и тут же высыхающие, оставляющие лишь легкое пятнышко белесой соли. Девочка всякий раз слизывала его с руки, ощущая легкий горьковатый вкус. Но странное, немного беспокоящее ощущение чуть стянутой кожи длилось еще некоторое время.

Схожее случалось девочке пережить, когда она плавала в неглубокой воде и маленькие рыбки подплывали к ней снизу, касались тела, легко и не больно пощипывали. Было щекотно и нестрашно. Однако через некоторое время какая-то слабость овладевала всем телом. Род безволия. Но нельзя, нельзя было поддаваться! Тем более что, скорее всего, это могло быть предвестием чего-то более серьезного и даже опасного. Крупного, укрытого и таинственного. Девочка напрягалась и выскакивала на берег, оглядываясь, представляя себе то, неведомое, невинной и беспомощной жертвой чего она могла бы оказаться. Ее крупно передергивало. Она отбегала подальше от кромки воды, быстро вытиралась и забиралась под огромное теплое покрывало.

Девочка успокаивалась, поворачивалась на бок и смотрела вдаль, вдоль начинающегося прямо от ее глаз бесконечного, плоского, изредка вскидывающегося небольшими припухлостями желтеющего пространства. Песчаный пляж тянулся вдоль моря километрами.

На достаточном удалении она обнаруживала маленькую ладную фигурку отца, раскинувшегося в просторном шезлонге под тенью огромного розоватого зонта. Светлая голова вырисовывалась на фоне густо-синего неба.

Если долго присматриваться, то фигура и лицо отца постепенно обнаруживались, проступали из густой тени в невероятной стереоскопической яркости и необыкновенной очерченности, вырисованности каждой детали. До тоненького ободочка круглых бухгалтерских очков. До каждого расчесанного волосика аккуратно подстриженных щеточкой усиков.

Девочка видела буквы на распахнутой странице газеты, где по-русски, а скорее всего и даже наверняка, по-английски было написано что-то вроде: «Сегодня германские войска в нарушение международных договоренностей вступили на территорию независимой Австрии», что означает, фактически начало Второй мировой войны. Хотя, нет, нет, это случилось еще до ее рождения. Скорее всего, она могла бы прочитать: «Сегодня в Берлине подписан акт об окончательной и безоговорочной капитуляции фашистской Германии».

Да, Германия капитулировала!

Это было свидетельством окончания той самой великой и страшной войны. Я помню, помню! Вспоминаю тот день в Москве в соседстве Патриарших прудов, к названному времени ставших уже Пионерскими. Ранним майским утром бегу на соседнее Садовое кольцо, привлеченный доносящимся оттуда гулом и ропотом людской толпы. Победа! Мы победили! Мы одолели проклятых немцев!

Хотя нет, нет, это годом позже! А тогда была ранняя многообещающая весна уже менее тревожного, чем предыдущие, 1944 года. И я под ярким, еще прохладным апрельским солнцем бежал на Садовое кольцо, привлеченный приглушенными звуками толпы, мрачно взиравшей на столь же мрачное шествие плененных врагов по ярко озаренному почти неземным сияющим солнечным светом, выгороженному высокими домами пространству широкого проспекта. Немцы шли молча. Мы молча взирали на них. Садовое кольцо сияло под яркими лучами победительной весны.

Мы уже были победители.