Дмитрий Пригов - Москва

И весь этот мир неурочный —
Край города, ветер, листы —
В какой-то растительной точке
Сходился корнями и стыл,

Ни малой чертой предстоящей
Не крася лица своего,
И я был не как предстоящий,
А как сердцевина его.

11 | 00997 Под вечер, как у меловой черты,
Спадают с города черты.
На гулких, как для бега колесниц,
Огромных улицах – ни выкриков, ни лиц.
Лишь тучи пробегают вдалеке,
На поднебесном выцветшем песке
Бесполый оставляя след.
Да выругается сосед…

11 | 00998 Не бедственное ль совпаденье
Души и малости земной
И непритворного растенья,
И горькой твари травяной?
Все это зеленовековье
Дрожит и лепится с людьми —
Весь этот, согнанный любовью
В одно селенье, беглый мир.

11 | 00999 Опустошительное чудо
Подробной ночи, где гуртом
Из леса, как из ниоткуда,
Деревья движутся на дом.

И над сосновою колонной,
Отдельно плывшей, как во сне,
Стыл вещий, как с горы Поклонной,
Луны неутолимый свет.

11 | 01000 Как много ласковых забав,
Готовых обернуться тайной —
Рябины тяжесть на зубах,
Морошки ли намек случайный.

А с черной ягоды поборы,
Где палец оскользнется вновь! —
И кровь кропит руки узоры,
Не плачущая с детства кровь.

А можжевеловые страсти!
Страстей терновых ли предстой?!
Но слово их не передаст —
И говорить о том не стоит.

11 | 01001 Над городом, что стыл внизу,
Чужое облако стояло,
Похожее на пыльный звук
Валторны с ближнего вокзала.

Оно снижалось, и как сном
К нему притягивались тут же
Вся пыль, весь ужас, дети… – все,
Что было в городе летуче.

11 | 01002 Завешен день водой скользящей,
Как попечением небесным,
И виден каждый милый хрящик,
Что кажется лишь неизвестным.
К дыханью подступают травы,
Набухли, расплетаясь, нервы,
И даже ломота в суставах,
Как чья-то ласковость сверх меры.

11 | 01003 Но к ночи, где тончает глаз примерный
И утончается несообразный слух,
Вот слышится летучей мыши скверный
Полет, вот уханье совы, вот двух,

Вот чей-то шепот, лепет, шорх… Вот смутный
Над лесом словно пролетает стон…
Да конь, за полем теребящий путы,
Роняет надоедный звон.

11 | 01004 Как передать пугливость расстояний
И перебежчивую жуть теней?
Пытливый карандаш не в состоянье
Объединить их трезвостью своей.

Когда под вечер плавятся границы
И холодеет цепкая душа,
То между лиц не пропорхнуть и птице,
И не просунуть лезвия ножа.

11 | 01005 Двумя большими ветхими снопами
Упало небо в крохотный разрез.
Я помню все. Я даже помню память,
Ушедшую за ним за крестоверхий лес.

Чужая темень встала, как из речки,
И стала у лица обман плести,
И было, – даже с низкого крылечка,
Нехитрой правды было не снести.

11 | 01006 В саду, на вокзале пустом, у лотка,
Под крышей, за столиком чайной
Он словно следил из-за воротника
Чужой, неподкупный, случайный.

И я не выдерживал этой тоски.
Разбужен, открыт, одурачен,
Выскакивал, клялся, хватал за грудки,
Кричал ему: Что это значит?

Но он, не охотник до терний иных,
Подняв незатейливый полог,
Показывал корни растений живых,
Опущенных в мертвенный холод.

И вдруг обнимал меня прожитый день
Своей непогибелью тесной,
И стержень – дыханье, казавшейся, тень! —
К земле прирастал. И ни с места.

11 | 01007 И совесть, и душа мои чисты
Бесплатной чистотою тягот.
Я провожаю смертные кусты
В последний путь от листьев и от ягод.
Я подымаю полог день за днем,
Где взяты умброй ветви и сплетенья,
Надбровной сетью на полуслепом
Тысячеглазом Аргусе осеннем.

Я провожаю их до темноты,
Где я имен уже не различаю,
Где переходит правота на ты
С любой чертой, обмолвкою случайной.

11 | 01008 Осенний день в кости неизлечим,
Как свальный грех или слеза о Гретхен…
Чем нас возьмут? – Ничем. Или ничьим
Отчаяньем, со стороны пригретым.

Где час не в час, где прочность не в чести
Когда ушедшим наш висок приспичил.
И нам опять опомниться – почти
Что небесам отстать от стаи птичьей.