Дмитрий Пригов - Москва

С сухой руки треща слетят приметы,
И будешь – смертник, цыган, нищий, вор.
И, заполняя костные пустоты,
Польется жгучий ассирийский вар.

11 | 01021 Я обесславлен. Веселимся опять!
Я знаю только: после, если… – высь ли?
Но стены рухнут ноги целовать
От первого всесильного бессмыслья.

И сердце – стой! оставь хоть на глоток! —
Из-под ногтей течет – остановись! постой же!..
Но не у смерти клянчить на венок,
Как нету в мире меры для – о, Боже!

11 | 01022 Чумные статуи. Что мне до них? Лети
Несмытый призрак тела для отваги!
Безумие промасленной бумаги,
Костями оперившейся – лети!

Но что за вести в мраморном конверте?
Ужели грек рассудка не древней?!
И, вправду, жилы их помазаны бессмертьем,
Как липким медом… медом… медом. Нет!

11 | 01023 На сцене, скрипящей дощатым ампиром,
Где бьет балерина упрямым копытцем,
Властительный профиль бестелого мира
Вздыхает и хочет из пены родиться.
Младенец! – все в зависть профана рядится!
Но занавес продан и жесть полупьяна,
И птицей летят и щебечут румяна,
Вот-вот в него тени врастут, словно в лица…
И снова смердит оркестровая яма.
О, если бы жизнью к нему подрядиться!

11 | 01024 Я вышел на улицу – что там еще
Придумает к празднику непогода?
Какого младенца, какого урода
Мучной небосвод приведет под плащом.
Я всех их люблю, но по времени года —
Попроще чего-нибудь – хлеба с дождем…
– Мы не чужие. В дверях подождем.
А вы куда?
Уходите, да?
А как же крестины? А как же с дождем?..

11 | 01025 Под снегом город сам не свой
И, как подранок-лошадь в пене.
Упав с разбегу на колени,
Скользит по жесткой мостовой.
И тут бессилен постовой.

Но смертью пахнущий мазут —
На перехвате ли сезона —
Нежней последнего резона,
Который даром не возьмут.
А, может, я не прав – возьмут
И снова обратят в мазут.

И тает снег еще живьем,
И пташка под печалью ветхой
Шумит, шумит на скользкой ветке
В пальтишке легоньком своем
О чем-то очень о своем.
О чем она? – еще живьем!

11 | 01026 Ликуй же, безутешник, птицеслов!
Какая сеть воздвигла эти страсти,
Как небеса? Какое ремесло
Ту нить ввело в ушко игольной власти,
Не отмывая мертвого родства,
Покуда
Над пропастью души и естества
Нависли мы, оставленники чуда.

11 | 01027 Когда душа худеет ходко,
Сухие бездны вороша,
Стихи – любезная находка!
И водка Пушкин хороша.

Но водка требует доводки,
Доводка – требует гроша.
Вот так всегда, коснись до водки!
А стих он проще: сгреб и – ша!

11 | 01028 Висит безутешная пташка.
Но этот бичующий глаз! —
Для слез сформированный раньше,
Чем каменноугольный пласт.

О, как от родства отвертеться
С зажиточной мглой величин?
О, как бы щекой притереться
К мохнатой обувке причин!

11 | 01029 Пошевелишь плечом —
Не выйти нипочем!
День до головки чеснока усушен.
А я-то тут при чем?
А я… а я… О, черт!
Я виноват уж тем, что хочется мне кушать!

11 | 01030 Что если поверить в привычку и гарь? —
Ведь тело горит наподобие пробки.
Жизнь-то – чужая! – открыл портсигар,
Побыл, покурил и обратно захлопнул.

Все соплякам казалось: чур-чур нас!
Хоть половинку, если не всю душу
Спасу. А оказалось – в самый раз:
Я виноват уж тем, что хочется мне кушать.

11 | 01031 Я спал в саду и был носим,
Как шорох, над пустой деревней
Словно бесцветный керосин,
Столбами вспыхнули деревья,

Прихватывая край небес,
Сухой, куда поток воздушный
Затягивал соседний лес
И леса дальнего верхушки.

А я качался на весах,
Словно лоскутик праха мелкий,
Глядясь в такой похожий страх,
И просыпался на скамейке.

11 | 01032 Посыпался снег. И чернея —
Подумай, какая печаль!
Слетает никчемное время
Как ворон с чужого плеча.

Какая тут нежность да жалость
Или недожитая малость!
Чужой кто-нибудь, поводырь
Чужой, доживет их до дыр.

Насыпано снегу… Подумай —
Какая печаль! Или что?.. —
То ветром от фортки подует,
То лезет иззябь под пальто.

Какие уж тут свиристели!
Добраться бы до постели!
В подземную тьму одеял,
Чтобы временник не видал!