Дмитрий Пригов - Москва

– Качай! Качай! – кричал мне за спиной Орлов.

– Что?

– Да качай же!

– Что качать? – я даже остановился в удивлении. Пригнувшийся Орлов резко толкнул меня в спину:

– Качай! Качайся из стороны в сторону, чтобы снайперам было сложно! Смотри, как они делают. Качайся так же!

И вправду, только тут я обратил внимание, что мои спутники как бы мечутся из стороны в сторону, петляют, а пули, чиркая по стенам, пролетали мимо, отскакивали, попадая в суетившихся тут же многочисленных крыс, разнося их в мокрые ошметки. Неожиданно поскользнувшись на одной из них, Соков проехал прямо к ближайшему боковому ответвлению, откуда раздалась очередь. Соков упал, отвернув голову в сторону с широко раскрытым ртом и глазами. Косолапов, прокравшись по-кошачьи, стремительным движением руки закинул в боковой отсек несколько гранат и отскочил. Раздался взрыв.

– Вперед! Уходим! – перепрыгнув через Сокова, полузасыпанного обвалившимся сводом, мы бросились дальше. Через некоторое время, обернувшись назад, я не обнаружил Орлова. Я бросился окликать его, но был буквально сбит с ног набежавшим Косолаповым:

– Ты что, идиот? Жить надоело?!

Раздался новый взрыв, и нас завалило всякой всячиной. И стихло. Стихло все надолго. Полежав, я высвободил из щебня и осколков голову. Огляделся. Я увидел только вьющийся столбик пыли в тоненьком, пробивающемся откуда-то сверху лучике света. И никого. Лучик уперся в левый раскрытый глаз Косолапова. Я пошевелил его за плечо. Он не отзывался. Я снова потормошил его. Он лежал недвижен и молчалив. Я выбрался из завала, огляделся по сторонам. Никого. Ни звука, ни движения, ни души. Ни привычного попискивания встревоженных крыс или щелканья капель просачивающейся отовсюду воды. Постояв немного, я снова наклонился к Косолапову, пытаясь прощупать пульс на шейной артерии, как помнилось по многочисленным американским фильмам. Я не обнаружил пульса. Нагнувшись над телом, постоял, покачал головой и тронулся в путь. Я шел в направлении нашего предыдущего движения, не сворачивая и не встречая на пути ни единого живого или просто шевелящегося существа. После примерно полудня беспрерывного движения, истомившись, я оказался как раз под одним из люков, ведших наружу. С величайшим трудом, помня уроки и наставления своих павших друзей, преодолевая неимоверное утомление, осторожно, проверяя каждый сантиметр своего продвижения, взобрался наверх и иссеченной осколками рукой сдвинул в сторону крышку.

Светило солнце, зеленела трава, ходили огромные горбатые коровы и шумно дышали прямо мне в лицо. Это было мое родное Беляево. В тишине только звенели насекомые. Стояла знойная середина июля. Я огляделся по сторонам – никаких следов разрушений. Только там, вдали, в стороне центра Москвы вверх восходили легкие прихотливые дымки. Что это? Где я был? Через что прошел? Было ли это все в реальности или привиделось моему воспаленно-художественному воображению? Я стоял покачиваясь, бормоча себе под нос:

– Да… Ну вот… Так…

С трудом я заставил себя сдвинуться с места. Мне пришлось мысленно прорисовать траекторию и механику своего движения. Только после этого я смог сообразить, какой ногой должен пошевелить. Я осмотрел ее снаружи, как бы срисовал внешний облик и послал его в мозг для распознавания. Это заняло некоторое время, пока, опознав по описанию, мозг мой смог ее идентифицировать, разобраться во всяких там нейронах, нервных окончаниях, руководящих этой конкретной конечностью, и послать соответствующий слабый сигнал. Сигнал был слаб, однако же достаточен, чтобы я, враз разучившийся производить простейшие движения, стронулся с места. Медленно и неверно я добрел до своего дома, тогда еще совсем недавно возведенного и высившегося одиноко среди подбегавших в нему со всех сторон, почти полностью окружавших его полей и сохранившихся еще яблоневых садов. Обычно коровы подбредали вплотную к нашему подъезду. Жена боялась выйти на улицу. Если я отсутствовал, она могла пропустить работу или важное свидание. Обычно я сопровождал ее, отгонял коров, провожал на остановку редкого автобуса, доставлявшего ее до ближайшей станции метро «Новые Черемушки». Затем брал коляску, сажал туда малолетнего сына и отправлялся бродить до вечера по полям, лугам, садам и ближайшим лесам. Сын, держась за боковые поручни, стоял в коляске, как маршал Малиновский при всех его медалях, объезжающий в открытом автомобиле выстроенные к параду войска на Красной площади.