Она к возочку подступает
Она рогожку поднимает
А там, а там, о, Господи —
Она, она, не понимает
Она, она, да, понимает
Нет, нет, она не понимает
Не понимает, не понимает
Нет, нет, она все понимает
Все понимает, понимает
И все же нет, не понимает
и не понимает, и не понимает
и все-все-все понимает
Не понимает, Господи!
А там холодные до остуди
Абсолютной
Лежат родные обнаженные
С одной кровинкой алою
Как кислотою обожженные
Она, она узнала их
Родимых
Обратимые полуметаморфозы
1992
Предуведомление
Обратимость полуметаморфоз является свидетельством некой потери классически-понимаемого (как положительного) иммунитета, фазовости перехода и его обратимости. Ну, наше время, известно, гомогенизирует пространства (социальные, экономические, информационные, культурные и пр.) посредством обживания, конституирования и интенсифицирования манипулятивно-коммуникационной сферы, так что метаморфозы в пределах артикуляционной зоны (раньше мыслившаяся как истинно соотносящаяся с референтной зоной) становятся все более жестовой практикой, сами по себе потеряв обязательное соотнесение с привычными референтами, но просто включая их ареал возможных корреляций и мерцающего контекста. В то же время языковая практика если и не порождает новые референтные сущности, то, во всяком случае, обнаруживает некоторые иные (вернее, иное), либо новые связи между привычными, либо просто переносит акцентацию.
Принесли корзиночку волчат
Клетчатых
Они бьются, плачут и рычат
Свиваясь
Напущу-ка красненьких крольчат
Пусть уж поклюют их как хотят
А то пусть все будет тут как есть
Этот поклюет, а этот съест
Тут
Друг друга —
Жизнь в пределах естественных самоограничительного
потребления
Вот наши встали и пошли
Да руки и поотвалились
Они ж руками обросли
Нашими
Глазами нашими налились
Сполна
Явился новый образ чуда —
И ведь из нас! ведь не откуда-то
Там
Из другого места какого
А прямо здесь, среди нас, и в обилии нам почти близком
Как приятно стоять одиноким в лесу
Изымая неистовый запах
Взять у волка слезу, золотую осу
Прочувствовать
Позаимствовать задние лапы
У зайцевидного
И вернуться в свой обыкновенный
Дом
Быть неузнанным, узнанным, пленным
Быть
Когда мысль со страданием отлепляется от мозга
И летит с открытою вовне раною отделения
Присоединяя к себе по дороге разные мелочи от других
Как если бы волк – муравьиную юшку и грибную прелесть
Так вот тогда-то отдельно от всего и думается:
Мне многое о многом нечего сказать
Как дикий повеса
Ты едешь в двуколке
Вдруг слышишь из леса:
Едят тебя волки!
С пролетки ты, знамо
Слетаешь как птица
А он так же само
Выходит девицей
Из леса
Братаетесь шумно
И едетесь вместе
Навстречу безумной
Победе-невесте
Взаимной
Вот человек усталый входит
На кухню и стены касается
Рукой
Как женщина в одном из предыдущих стихотворений
И она вдруг перетекает
рука
В соседнюю квартеру где ее
Уже все ждут, за стол сажают
И остается она жить
Там и тот вроде бы не чувствует убытка
Ну, и хорошо
1992
Предуведомление
Ну, все может являться кошкой или кошачьим. Ну, может и волком (и было – являлось). Т. е. все может явиться всем, то есть и является всем, всякий раз стянутое на то или другое (являясь как особенное по силам нашего видения), т. е. когда оно натягивается на проступающую кошачью морду, все остальное как бы смазывается для предметноразличающего взгляда. Но это только в одном конкретном топосе, а одновременно в другом, если отбежать мгновенно в другую сторону (при этом не отступаясь от предыдущей), то все увидится как иное.
Где кошка видит: больно кошке! —
Ее тогда же и спасет
И вишен принесет лукошко
И до постели донесет
А чтобы и совсем спасти —
Убьет
Да и сделает, уж ее прости
Господь
Своей промежностью
Кошка в полночь родила
И какой-то зверь жестокий
Тут же прискакал с Востока
Закусивши удила
Запыхавшись говорит:
Посмотри, звезда горит! —
Понимаю, понимаю! —
Кошка тихо говорит
Развернула полотенце
Показать ему младенца
А что-то вроде там ежа!
А где младенец? – А сбежал
Младенец-то
На Запад
В дали египетские
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу