Дмитрий Пригов - Монстры

– Ты что, на этом сидишь? Оттого такой воспаленный?

– Почему? – удивился Ренат, не поняв его умозаключения. Но, проследив взгляд Николая, понимающе усмехнулся. – Просто перевозбужденный. От природы такой. Видишь все нынешние разговоры о виртуальности – пустые, поскольку не имеют в виду преодоления телесной составляющей. А она может быть представлена как картография пунктов, проявляющихся в феноменах так называемых фантомных болей. В этом смысле ее можно назвать картографией фантомных болей. Нужна точная телесная картография. Потом нужно привязать к временной координате и следом транспонировать в многомерный континуум. Но ведь снятие картографии пока возможно только на себе и только таким вот грубым архаическим образом и способом. – Ренат, поморщившись, с некой даже сокрушенностью оглядел свои испещренные порезами руки. Закатал рукава, обнажил плечи. Расстегнул для наглядности рубашку. – Пока. В будущем это покажется дикостью, варварством каким-то. Ну, и еще это, – он указал на отдельные черные пятна.

– Да уж видели, – отозвался Николай

После той ночи с Мартой, выйдя на улицу, он почувствовал непонятную, неодолеваемую легкость. Словно какая-то большая часть веса была с него снята. Вернее, словно нечто ренатоподобное разделяло с ним участь несения земной тяжести тела. Стремительно, почти не замечая, промчавшись от Тверского бульвара до Парка культуры, обнаружил себя облокотившимся о гранитный парапет Москвы-реки. Рядом с собой почти вплотную заметил покачивающееся фантомное отображение. Пригляделся к голому подобию себя. Его куски, прозрачные лоскуты поверхности были прилажены к неровно выступающим и достаточно неорганизованно расположенным выпуклым швам. И тут в него вплыло то самое воспоминание и понимание всего произошедшего ночью. Этот слепок, топологически маломощно исполненный посредством грубого ножа в руке Марты, картография его тела, выведенная за пределы его самого и абсорбированная в некую пространственную структуру, висел весьма неполноценным его двойником. Мало того что неполноценным, но и практически самовольным, неуправляемым. И исчезло. Раз – и исчезло. Ренат смотрел на спокойную воду. Поднял глаза на противоположный дом с одним светящимся окном в подступающих уже сумерках.

– Мужик, все в порядке? – сзади кто-то положил руку на его плечо.

– Александр Константинович! – воскликнул было Ренат, если бы не знал, что того давно уже нет на свете. Да и обращение «мужик» явно было не в его стиле.

– Нормально, – ответил Ренат на вопрос, вроде бы не требовавший подтверждения.

– И чего стоишь? – поинтересовался лже-Александр Константинович.

– Стою, – пожал Ренат плечами, постепенно приходя в себя после некоего туманного состояния.

– А то пойдем? – лже-Александр Константинович придвинулся ближе и приобнял Рената. Рука у него была удивительно теплая. Она как бы несильно и вопросительно сжимала плечо Рената.

– Зачем? – удивился Ренат.

– А и действительно, зачем? – тоже удивился тот, повернулся и направился к дальнему выходу из парка. Ренат даже не проводил его взглядом.

Почти стемнело. Заоконный синеватый сумрак приковал внимание обоих смолкнувших собеседников, стоявших рядом у окна, касаясь плечами друг к другу.

Мария, стремительно и бесшумно обогнув световое пятно, падавшее из соседнего помещения, в глубине дальней комнаты проскользнула к столу с бумагами. Заоконное свечение многочисленных фонарей и рекламы позволило ей разобрать цифры, столбцы и Ренатовы каракули на разбросанных листах.

– Что же там шуршит? – вздрогнул Николай. Отвлекся от окна, подошел и заглянул в дверной проем. Мария стремительно присела за столом и затаилась. – А скажи, – обернулся он на Рената, так и оставшегося стоять у окна спиной к Николаю, – какая тебе разница? Ну, деканонизировали. Ну, пустое место. Мало ли таких пузырей блуждает по векам и среди нас.

– Дело не в событии. Дело в ней, – вернулся к месту своего предыдущего стояния Ренат, – в Машеньке. Дело в Ней и в драконе. В его неотменяемости. Этого они не просчитали.

– А что же такое тогда Она?

– Ну, по-разному называлась и называется. А так-то, конечно, Машенька. – Снова прислушался к соседнему помещению. – В сущности, ее как раз и нет отдельно от него. Они вместе. То есть вообще-то существует только она. Но на той стадии, с которой все для нас начинается, существуют оба. Первоначально это как бы единая сущность, впоследствии распавшаяся на две. Не в человеческом понимании времени последования и предшествия, а в твоем любимом метафизическом. – Николай хмыкнул. – Естественно, для нас, в нашей экспликации это предстает как предшествие в логическом последовании. Но нам сейчас важно не то, единое предшествующее, не даже уже они двое, а нынешняя она. Всегда наличествовала интуиция ее присутствия. Естественно, со всякими там идеологическими и чисто антропологическими наворотами. Но всегда были явлены некоторые существенные черты ее субстанциональности.