Дмитрий Пригов - Монстры

– Ты ко мне?

– Не могу, – с некоторым даже укором отвечала она.

– И где же ты пропадаешь?

– У меня дела. Свои. А что, нельзя? – насмешливо спросила она. – Я ведь невольно выманила за собой:

– Понятно. Я заманил тебя, а ты: То есть виноватый я, – несколько раздраженно проговорил он. – Извини. Но я должен снимать перегрев.

– Пока я еще могу сама. Кое-что мне надо довершить. И ничья это не вина, – отвечала она и стала стремительно удаляться. Он только успел поднять глаза, как обнаружил ее на значительном расстоянии. Она оборотилась к нему почти что почерневшим лицом.

– А-аааа. Машенька. – Иван Петрович перебирал какие-то немногочисленные бумаги. Нынешнее помещение вовсе не напоминало прежний солидный офис.

– Иван Петрович, – девушка медленно опустилась на стул.

Он бросил на нее быстрый взгляд. Почерневшие почти до локтя руки и лицо произвели впечатление. Он поморщился и снова склонился к столу. Не поднимая головы, произнес:

– Попривыкла? – Покопался в бумагах и продолжал: – И глядя в эти черные провалы, пустые без начала и конца: – Оторвал взгляд от стола. – Завершаю. Завершается. Ухожу.

– Иван Петрович, – умоляюще протянула девушка.

– Сама останавливаешь? – Она кивнула. – Понятно.

– Иван Петрович!

– Я уже сорок веков Иван Петрович.

– Иван Петрович, может быть, есть еще возможность все это отменить?

– Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? Что ты от меня ожидаешь? Все знаешь сама.

– Знаю.

– Вот и знаешь. Вот и хорошо. Георгия я отпустил. Почти отпустил. – Опять быстро посмотрел на девушку и снова опустил голову.

– Я его видела, – тихо отвечала Машенька, постепенно обретая спокойствие. Лицо ее несколько посветлело.

– Вот и хорошо. Вот и хорошо, – машинально повторял Иван Петрович, для виду перебирая все те же немногочисленные бумаги. Только раз быстро вскинул голову и несколько успокоился, заметив значительное посветление лица и рук девушки. – Одни мы остались, – усмехнулся. – И я вот завершаю. Через недельку помещение сдаю.

А где-то рядом совсем, совсем другое. Хотя и схожее. Даже почти такое же – невнятное, невразумительное, неухватываемое. Трудно улавливаемое даже на близком расстоянии. Бегущее нас. Необорачивающееся. Ускользающее. И дальше, дальше, покуда не исчезнет из зрения, скрываясь за мягкими, занесенными укрывчатым снегом покатыми холмами, проваливаясь вдруг в длиннющую извивающуюся ложбину под названием Долина Грез, – примерно так себе, наверное, представлял все это бухгалтер. И описывал соответствующими словами.

Тоненькие веточки деревьев и кустов, как легко порезанные пальцы, словно белейшими бинтами, обмотаны пушистыми ослепительно белыми бугорками вспухающего снега. Кое-где сквозь них проступают смутные и радостные капельки крови. Даже празднично как-то. На заметенных тропинках слабые неопределяемые следы не желающих оставлять по себе никакой конкретной памяти (так – дым! смутные воспоминания! ускользающие приметы! фантомы!) неведомых существ, вроде призрачных птиц и небольших скользящих зверьков. Крупные же твари, вроде тех же медведей и медведиц, стоят недвижимы, схороняясь за стволами больших черных деревьев, изредка выглядывая и мрачно поблескивая внимательными неморгающими каменноугольными глазами. Стоят месяцами, подстерегая неведомо кого, не могущие отойти ни на миг, поставленные здесь неведомо кем. Да и спросить некого. Так и стоят. Поблескивают глазами.

Редкий человек забредает в эти края. Тем более в такое нежилое время. Но и он, попади сюда, подивившись этой стихии укрытости и нераспознаваемости, тоже постарается обойтись без следов. Насколько возможно. Легко приподнятый той же самой неведомой силой, проплывая над снегом, заметит вдали слабые очертания каких-то монастыроподобных стен. Заметит – или ему померещилось? – некий всплеск голубоватого свечения. А может, это просто отблески и рефлексы распростертого во все стороны бесконечного снежного покрывала? И легко заскользит над поверхностью заснеженной тропы, повторяя все ее изгибы, пока не вылетит на мощный блестящий лед скованной Оки. И понесется, понесется вниз. Вплоть до Волги. И дальше – до впадения ее в нечто неведомое и даже незагадываемое. А там уж другие законы. Правила и уклад. Другой дух царит. Другие существа живут. Другие чудеса свершаются. Огонь! Раскаленный колеблющийся воздух. Все перегрето. И демоны. Демоны. Тоже перегретые.

Семеон входит в кабинет. Вид у него неважный. Неважный. Утомленный. Даже переутомленный. Словно после долгих часов непрестанной изнурительной пешей ходьбы или же безумной безостановочной скачки. Да так оно и есть. Глаза почти провалились. Под ними огромные фиолетовые прямо-таки канавы. Тяжело опускается на стул.