Дмитрий Пригов - Монстры

– На свете много сестер, всех не узнаешь, – несколько даже нагличает Ренат.

– Знаешь, знаешь, – не обращает Георгич внимания на его вызов. – По ночам раздевались и голые по церкви летали. – Ренат смолчал. – Сказывают. Писатель один. Лохматый такой. Все бродил, записывал и прятал. Говорит, своровать могут.

– Кто ж тут сворует? – подивился Ренат.

– Хотя бы и ты! – Георгич резко гоготнул. Ренат изобразил улыбку. – Жена с любовником на него охотятся. Говорил, ежли чего, так он их попросту топором. Знаешь его? – И не дожидаясь ответа, продолжал: – Что девки перед ним голые прыгали – так врет, наверное. А вот что срисовывали – сам видел. Они и остатное сняли.

– Штукатурку, что ли? – подивился Ренат.

– Хуетурку.

Они сидели на достаточно безопасном расстоянии друг от друга и переговаривались громкими голосами. Небо еще более посерело и снизилось прямо до уровня их голов. Низкий такой, почти по земле стелющийся туман. Тут часто подобное бывает. Сырость необыкновенная. Вода ведь вокруг. Георгич повыше – его голова иногда пропадает в набегающих низких мокрых стремительных волокнообразных потоках. Ренат пригибал голову и видел прямой, торчком стоящий, словно обрезанный торс Георгича. Черный, морщинистый, как вырезанный из породы темного дерева, чуть потрескавшегося от времени и непогоды. Небо снова проявилось, и яркий свет до рези в глазах залил все окрест. Народ тут к подобному привычный. А приезжим поначалу даже утомительна подобная стремительность перемен. Иногда в лихорадку бросает. Жар поднимается, и ломота в суставах. Иногда же просто сон одолевает. Так прямо посреди дороги присядет путник, прислонится к большому стволу, да и заснет. Во сне улыбается. Видимо, представляется ему что-то приятное, мягкое, обволакивающее, женское. Потом вроде бы некое видение монастыря светящегося. Какие-то фигуры легко покачивающиеся плывут, чуть-чуть приподнятые над землей. И светятся. Одна из них приближается к страннику. Тот улыбается и просыпается. Вскидывает голову – где? что? какие времена?

И конец главе.

Вот, собственно, и все. Побалагурили, стало быть, и ладно. Ну, конечно, спросят:

– А что потом? Должно ведь быть что-то.

А потом – другая жизнь. Другие страсти. Другие люди. Другие дети. Другие дети других детей. Им трудно даже понять, что здесь происходило. Было. Жило. Проливало пот, слезы и кровь. Что это за такие слова неведомые доисторические: атанде, фикстулить, выпендреж, пристеночка, жесточка, вышибалочки, стоять на атасе, фикс с упором, штандор, общая жировка, подселенец за выездом, Зиганшин, Поплавский, слоняра, Анджела Дэвис, доктор Хайдер, больше килограмма в одни руки не давать, пройти боковым Гитлером. Внук спрашивает меня:

– А Ленин – это до революции или после?

– Это и есть сама революция, малыш! – отвечаю я, осознавая, что ничего так и не объяснил. И будет он спрашивать уже кого-нибудь другого:

– А почему Майкл Слаутер Сталина не любил?

Какой Майкл? Какого Сталина? Почему кто-то должен любить его или не любить? Что он – мышь какая-то, чтоб его Майкл Слаутер любил или не любил? И почему это может интересовать кого-то третьего?

И уже в дальнем неуловимом будущем, следуя неким странным программам и сакрациям, осмысленным и сотворенным некими умельцами, обнаружится, что Ленин – простое воплощение блуждающей функции фантомного квазитела. Вернее, даже наоборот – очень и очень сложное. Наисложнейшее. Нам нынешним в порицание и поучение. Нечто вроде такой огромной космической матки со многими прогалинами и вместилищами, куда причаливают фантомные эоны – и Сталин, и Майкл, и тот же Слаутер – отдавая ему чистую энергию и взамен отсасывая информационные паттерны. Мы с вами что – одна-две валентности. А у него тысячи! Сотни тысяч! Они-то и напитали его всесжигающей энергией. Сожгли гиперметаболизмом. И лежит он высосанной, ссохшейся хитинной шкуркой в своем охранительном мавзолее. А вынесешь на открытый воздух – вмиг рассыплется и ветром развеется.

Но это все в будущем, где нас уже и нет.

Вы, естественно, спросите:

– А что сталось с Ренатом?

Да ничего. Говорят, он долго лечился. Вылечился. Но это уже гораздо-гораздо позже тех событий, которые описаны в предыдущих главах. Забежав вперед, не удержусь и сообщу: женат. Но женат не на Марте, как вы могли бы подумать и предположить. Правда, это вы могли бы предположить несколько позже, будучи посвящены в последующие события последующих глав. Но с Мартой он все-таки расстался. Это уже после смерти Андрея и нелепой, ничем не оправданной и необъяснимой смерти Александра Константиновича. Многие грешили в связи с этим на Рената. Но зря, зря.