Юрий Батяйкин - До встречи не в этом мире

Я пошел в школу. Писать я, к слову, также научился еще во младенчестве, сочинял сам и в литературе чувствовал себя как рыба в воде. Я знал уже, что в Настасьинском когда-то было Кафе поэтов, где Маяковский, разгуливая в желтой кофте, объяснял собравшимся, что он лучше в баре бл. ям будет подавать ананасную воду. В этом я был с ним полностью солидарен, только не очень понимал, что такое бл. дь, и интересно было, что такое ананасная вода.

Жили мы очень бедно. Мать приносила домой 700 сталинских рублей, которые тут же, невесть куда, исчезали. Иногда я говорил бабушке:

– Испеки, пожалуйста, колобок.

Бабушка пекла. Колобки были очень вкусные, хотя по составу ничем не отличались от мацы, разве что солью и сахаром.

Тогда же у меня произошло первое знакомство с властью. В какой-то большой праздник я гонял мяч по двору, где было развешано белье, ко мне прицепился участковый и поволок меня в милицию. Он держал меня за руку, за кожу, было очень больно, и, дождавшись, когда мы проходили мимо забора, я его толкнул.

Он кувырком перелетел забор, а я пошел домой и рассказал все родителям.

А у нас в гостях был полковник ГРУ, который ухаживал за одной из моих теток. И когда вывалянный в грязи милицейский урод вошел в нашу комнату, полковник заорал громовым голосом:

– Как стоишь перед полковником, свинья?

После этого мне налили рюмочку, и я вкусно покушал бабушкиными пирогами, самодельным «наполеоном» и прочим, что Бог послал…

В четыре года я впервые отправился в пионерский лагерь «Сокол» от Яковлевского завода, где работала моя тетя Тамара. Лагерь еще строился, я и сейчас помню запах сосновых опилок, и как строили корпуса. Там был всего один отряд, в основном из взрослых парней, и нескольких девушек, две из которых немедленно начали со мной дружить…

У одной было странное имя – Анина, почему я и запомнил. Как-то я, заигравшись, порвал ей пионерский галстук и страшно боялся, что ее за это накажут. Советский энкэвэдэшный страх вселялся в нас с рожденья.

В лагере, по мере взросления, я всех научил себя уважать и никому за все годы не позволил занять мою койку справа возле окна. С юных лет в клубе барышни на «белый танец» чаще всех приглашали меня. Это, по неспособности предвидеть будущее, сильно злило лучшего футболиста, старше меня года на три, и я после одних прощальных танцев, накануне его встречи с родителями, надолго искорежил ему рожу об угол клуба.

Даже помню, как его звали – Саша Медведев.

Вообще, обретаясь в младших отрядах, я был любимчиком девочек первого. Мне доставались и обнимашки, и поцелуйчики, а это заедало их ухажеров. Мне влетало от них, но и я не терялся: мог маленьким кулачком и в глаз заехать, и в нос, и незаметно подкрадывался к ним и остервенело колотил палкой по лицу и голове. За храбрость судьба наградила меня старшим другом – Колей Дудкиным, что он может и теперь подтвердить, и задевать меня с той поры побаивались. А уж если и случались невзгоды – мне их с лихвой компенсировала голубоглазая Тоня, самая очаровательная девочка в лагере.

Я неплохо играл в настольный теннис и как-то ухитрился попасть в финал лагерной спартакиады. Моим противником был парень намного старше меня. Вероятно, он считал, что это дает ему право на шутки и издевки по поводу моей игры. Я разозлился и проиграл…

Но его победа была недолгой. Не успел шарик коснуться земли, как ему в лоб влетела ракетка. В итоге: он наслаждался чемпионством в больнице, а меня отправили в Москву. Через несколько дней я вернулся на продуктовой машине: тетка Тамара уговорила начальника завода. И я опять пошел играть в теннис…

Рядом был лагерь им. Буденного. Мне шел 15-й год.

Я доски отогнул и начал ходить в тот лагерь. Все ко мне скоро привыкли и считали, что так и надо.

Я подружился там с Надей Поляковой. А тогда на заводах выдавали бесплатно обмундирование, в том числе широкие кожаные ремни, штаны и отличные куртки.

Бабушка мне перешивала военные штаны, наподобие джинсов Леви Страуса, и я в них с ремнем и в куртках чувствовал себя почти ковбоем.

Все скоро про нашу с Надей любовь узнали, но относились с пониманием.

Последняя поездка в лагерь… Кончилась третья смена. Мы вернулись в Москву. Договорились встретиться.

Наступил день, которого я так ждал. Думаю, что и она ждала. Взглянул в зеркало – неотразим. Только когда начал одеваться, обнаружил, что у меня есть лишь потертые школьные брюки и эта лагерная куртка.

Москва – не лагерь. На улице прохладно – в рубашке не пойдешь. А у матери был выходной синий костюм.