Филимон Сергеев - Орангутан и Ваучер (сборник)

Душа безмолвствует, когда
Вся суть ее в швейцарском банке
И дорогие иностранцы
Дороже брата и отца.

Она не скажет нам о том,
Что человек с пустым карманом
Бывает умницей, а пьяный —
На редкость мудрым чудаком.

Она безмолвствует, когда
Ее запросы – паразиты —
«Поменьше совести, стыда…
Побольше наглости и… квиты».

Как часто в ней все рождено
Для самых примитивных целей:
Глаза – чтоб секс вокруг глазели,
А руки – чтобы всякий смог
Отравы высосать глоток.

Сколько же их, сколько баловней талантов,
Денег загребателей, жуликов галантных?!
Сколько их, «философов», мажет за палитрами
Модные наброски, осушив поллитра!
Вот киноактеры – с блатом и богатые…
Но еще богаче в их жаргоне маты.
У них все продумано,
У них все проиграно —
Даже вдохновение продается выгодно.
Вот певцы эстрады, как на баррикады,
Ворвались на сцены, мечутся, орут.
И подростки толпами колются иголками,
За кассету с Майклом душу продают.
Ну а вот писатель – кирпичей ваятель.
Книги двухпудовые – кто же их прочтет?
Сколько понаписано баловнями-лисами!
Ну а в жизни, друг мой, все наоборот!
Лепит, лепит скульптор не портрет, а деньги.
Он уже считается миллионным гением.
Он делец начитанный, умный человек…
Кто ж его от жадности умного полечит?
И дельцы-художники деньги лепят, лепят!
Только кто же, кто же им за это влепит?!
Кто напомнит каждому слишком плодовитому:
«Все равно продажность время не простит ему!»

Как человек наш обнищал!
Но нищета совсем иная,
не жалобная, не босая, —
такую я бы обласкал.

Есть нищета бездушных слов
и душ пустых, и дел никчемных.
Есть нищета неоткровенных,
нет, не людей, а подлецов!

Им все равно, какая власть,
какая вера, боль какая.
Им только бы копить и красть,
и презирать все, процветая!

Меня судьба не пеленала,
Я у людей просил не грош.
Мне в людях веры не хватало,
Всегда была барьером ложь.

Как мне обидно, друг, за вас!
Совсем не вижу честных глаз:
В них столько лжи и вздора,
Простите, как у вора.

Вы открываете мне мир,
Где все расчётливо,
Продажно
И предприимчиво,
Отважно,
Пока звон золота и пир!

Вы создаете мир игры,
Где честных нет,
Где только маски.
Распад прикрыт румяной краской
И шмотками из мишуры.

Нас годы мчат, как ветер листья,
И память сушат, словно плод.
И даже яростные мысли
С годами тают, словно лед.
И нет обратного движенья…
Лишь только память ярких лет
Вдруг всколыхнет лица скольженье,
Давно которого уж нет.
И я увижу вдруг усмешку
Еще живого Шукшина,
Как будто лик, из тьмы воскресший,
Калиной вспыхнет у окна.
И я увижу вдруг Талькова
С печальным блеском синих глаз —
Поэта искреннего слова
И правды чистой, без прикрас.
Но нет обратного движенья…
Лишь только память ярких лет
Вдруг всколыхнет лица скольженье,
Давно которого уж нет.
И я увижу вдруг Высоцкого
У алтаря среди свечей,
Певца неистового слова
И яростной судьбы своей.

Когда поэт не раб, не пешка,
Не шут, играющий в слова, —
Он запрещен повсюду – слежка,
Разноголосая молва.

Следят за ним не потому,
Что он преступник, – он опальный,
Противен праздному уму
Нерв ярости исповедальной.

Когда поэт свободу славит,
Плюет на роскошь и шмотье,
Он на себя жандармов травит,
Но не Отечество свое!