Всеволод Емелин - Greatest Hits

В церкви пенье мерное,
С вздохами, с молитвами,
Воскресенье Вербное,
День рожденья Гитлера.

И менты все нервные,
Как пред Курской битвою,
В воскресенье Вербное,
В день рожденья Гитлера.

Обстановка скверная,
Ждут фашисты бритые
Воскресенья Вербного,
Дня рожденья Гитлера.

Запаслись, наверное,
Бейсбольными битами
К воскресенью Вербному,
К дню рожденья Гитлера.

Я иду за первою
Утренней поллитрою
В воскресенье Вербное,
В день рожденья Гитлера.

Морда характерная,
Во рту привкус клитора,
Воскресенье Вербное,
День рожденья Гитлера…

Повторяла, как ворона,
Мне бабушка Дуся:
«Ой, нельзя тебе на зону,
Там тебя опустют.

Сидит там пол-России
На гнилой капусте,
За глаза за синие
Там тебя опустют.

Конвоир с винтовкою,
Палец ждет на спуске.
За кость твою легкую
Там тебя опустют.

Будь хоть самым шустрым,
Соблюдай понятия,
Все равно опустют,
Опустют обязательно.

Будешь помнить лагерей
Милые затейки,
До конца проходишь дней
В сальной телогрейке».

Бабушки рассказы
Мне запали в душу.
Стать вдруг пидарасом
Я ужасно трушу.

Всюду со мной близко
С водянистой кашей
Коцая миска,
Шконка у параши.

И с тех пор который год,
А прошло их множество,
У меня в душе живет
Ужас мужеложества.

Научился я сжимать
Крепко ягодицы,
Чтобы никому не дать
Мною насладиться.

Чтобы ни один нахал,
Как девице целку,
Мою жопу не порвал,
Словно Тузик грелку.

И хожу теперь я так
По родной столице,
Раскорячась, как дурак,
Стиснув ягодицы.

Чтоб не сделаться как гей,
Кланяюсь я первым
Представителям властей
И милиционерам.

Чтоб не совершить минет,
Рот закрыть старался я.
В общем, стал я интроверт
Под страхом дефлорации.

А что такое интроверт,
К тому же постаревший?
Это входишь в туалет,
А он там повешенный.

Это сетка на лице
Лопнувших сосудов,
Это капля на конце
Жалобного уда.

В доме на всех плоскостях
Початые лекарства,
Злость на Буша в новостях
И на государство…

В церкви мне старушка
Сунет в руку просфору,
Просто потому что
Жизнь моя вся просрана.

Здесь мораль такая вот —
Пусть народ узнает:
Тот, кто жопу сбережет —
Душу потеряет.

У пилы у циркулярной
Победитовые зубья,
Сразу палец безымянный
И мизинец к черту срубит.

Уважай, столяр-станочник,
Циркулярную пилу,
Если ты искать не хочешь
Свои пальцы на полу.

На руке остатки кожи
Заливает кровь густая,
А у Мекки только ножик
Из подшипниковой стали.

От досужих глаз в сторонке,
В полутьме, в сыром подвале
Выгнанные с оборонки
Мастера тот нож ковали.

Ножны кожаные узки,
Спрятан нож в карман штанов.
Ох, не любит он нерусских,
И богатых, и ментов.

У сержанта есть три лычки,
А ему, козлу, все мало.
У собак бывают клички,
А у Мекки погоняло.

Много горя повидал он,
А потом решил – хорош!
И себе взял погоняло
Мекки-Мессер, Мекки-Нож.

Кто-то мать родную продал,
Ну а он наоборот —
Вышел родом из народа
И вступился за народ.

Если ты вдову обидел,
Сироту развел на грош,
Ждет тебя народный мститель
Мекки-Мессер, Мекки-Нож.

Не пугай высокой крышей
Ментовской или чеченской.
Он ножом тебя распишет,
Как Рублев собор Успенский.

У крутого ствол под мышкой,
Он рулит на «мерседесе»,
Но сверкнет, как фотовспышкой,
Своей финкой Мекки-Мессер.

Мы посмотрим из-под арки,
Как ползет еще живое
Существо от иномарки
По асфальту, тихо воя.

Если кто-то загорелся,
Мекки вмиг его потушит.
Он не любит «мерседесов»,
Не поэт он типа Кушнер.

На площадке возле сквера,
У подъездов и аптеки
Местные пенсионеры
Низко кланяются Мекки.

Вот трясут мои плечи:
«Эй, мужчина, не спать!
Остановка конечная!
Вылезай, твою мать!»