Ирина Маркова - Благовещенье

И оттаяла прохлада,
И погас весенний день,
И над лугом, и над садом
Пролегла апреля тень.

Мужчина чертил на асфальте мелом.
Ребёнок рядом стоял и смотрел.
Мужчина был занят серьёзным делом —
Одним из самых серьёзных дел.

Кисть ли художника, взгляд ли поэта
Касались асфальта ломаных линий,
А было уже на исходе лето,
И был на висках его ранний иней.

Куда вы смотрели, с поэтом споря,
Прохожие, вяло идущие мимо?
Ведь скоро же осень, осень скоро,
И это, кажется, неоспоримо.

Не кисть изменилась – поэт изменился,
Ведь лето ушло безнадёжно быстро.
И серенький дождь на асфальт пролился
На росчерк художника, барда, артиста.

… Ребёнок чертил на асфальте мелом.
Мужчина рядом стоял и смотрел.
Ребенок был занят серьёзным делом —
Одним из самых серьёзных дел.

Декарт когда-то усомнился
В существованье бытия:
«Вот дождь за окнами пролился,
А вдруг его придумал я?

А вдруг за тёмною стеною,
Куда не проникает свет
Нет дня, не видимого мною,
И мирозданья тоже нет?

Нет туч, нет синего пространства,
Ни смены дней, ни хода лет,
Ни желтой осени убранства,
Да и планеты тоже нет?»

И вторил Кант: «Все субъективно.
Где объективный взгляд, скажи?
Мы изучаем мир активно,
А это – мысли виражи.

Всего лишь нашей краткой мысли,
Иль чувства яркого полёт,
Мы сочинили буквы, числа
И объяснили их черёд.

Реальный мир непознаваем,
Лишь стоит выглянуть за дверь,
Мир субъективный открываем,
Его реальности не верь».

«Ну, вот уж нет, – промолвил ясно
И однозначно Галилей. —
Мир есть, и этот мир прекрасный
Имеет множество ролей.

Так много жизни под луною,
Планет так много над луной,
И дни проходят предо мною,
И звёзды светят надо мной.

Мир звёздный цифрами проверен,
И чётко выверен закон.
В его доступности уверен —
Красив и познаваем он.

А числа – мира подоплёка
И подоснова бытия.
Известен возраст звёзд далеких,
Их вечный ход познал и я».

…Так о законах мирозданья
Мужей учёных вечен спор,
И нет предела их познанью —
В веках не стихнет разговор.

Но по другим законам вечным
Живёт поэзии строка,
Прозрачен путь небесный млечный,
Текущий в небе, как река.

И подоплёка цифровая
Не зарифмуется строкой,
И слов мелодия живая
Не постигает звёзд покой.

Нет ни закона, ни покоя,
И нет реальности вещей.
Мир – непонятно, что такое,
А есть бессонница ночей.

И есть придуманное кредо,
И есть надуманный сюжет,
И все неясно для поэта,
И непонятен сам поэт.

Нет ни закона, ни покоя,
И нет реальности вещей.
Мир – непонятно, что такое,
А есть бессонница ночей.

И есть придуманное кредо,
И есть надуманный сюжет,
И все неясно для поэта,
И непонятен сам поэт.

Мир и поэзия не схожи,
Живут отдельно и легко,
Но не совсем одно и то же
Дороги млечной молоко.

Мир сам собой, поэт – отдельно,
И, вроде, жив он и здоров,
Но будет больно беспредельно
При столкновенье двух миров.

Зачем, Пьеро, ты мучаешь меня
И из судьбы выдёргиваешь нить,
Ведь на исходе пасмурного дня
Мою судьбу не сможешь изменить.

Ты на исходе тающей зари
Плетёшь мне сети пламенным пером.
Не стоит петь и в рифму говорить,
Зачем души касаешься, Пьеро?

Ты высоко указываешь путь
И машешь длинным белым рукавом.
Зачем даёшь мне стих, не дав уснуть,
Мечтая о стеченье роковом?

Зачем, Пьеро, роняешь ты слезу,
Лицо, скрывая маской напоказ?
Зачем, предвидя первую грозу,
Про майский гром в стихах ведёшь рассказ?

Про первый гром, про звёзды и луну,
И взгляд лукавый прячешь от меня,
Ведь знаешь, что теперь я не усну,
И масло льёшь в огонь ради огня.

Ты хочешь видеть торжество огня,
Ты хочешь слышать торжество стихий,
Чтоб на исходе пасмурного дня
Тебе я посвящала все стихи.

Ты шепчешь мне: «Пиши, пиши, пиши»,
Чтоб лился стих из сердца моего,
Чтоб на исходе выжатой души
Своё, Пьеро, воспел ты торжество.