Наташа Денисова - Утром через десять веков

что видишь ты
под тонким воском
льда?

мембрана улицы
не может заново создать
пространство-время.

и ты уходишь.
шум метрополитена
звучит холодным вальсом.

не возвращайся.
не возвращайся.

лето семьдесят восьмого выдалось очень жарким.
пахло рассветом до самой зорьки.
цвели подсолнухи, цвели маки:
особая уличная магия.

синие туфли задыхались в пыли,
хотелось кричать и плыть
по тоненьким переулкам.
и никому не было жалко
улыбок, жизни, монет.

как будто мир весь на красный свет
решил убежать в будущее.

и стрелки, в часах прыгающие,
остановились на целый год.
и человек – ревущий турбинами самолёт
запрокинул голову.

лето семьдесят восьмого
осталось в городе
незаметным движением руки,
направляющей все шаги

к небу.

за время, пока мы не виделись,
выросли чьи-то дети,
земля нагляделась на солнце,
как нелюбимые друг на друга.

я закрываю глаза и вижу,
как рядом с тобой дышит
бескрайний лес,
как его деревья
врастают в твои сны,
обнимают ветвью.

и через много лет
за тебя заплатят
на переправе реки стикс
все, кто знал и помнил.

а руки океан обжигает солью.
как он глубок.

как твои ресницы
соприкасаются и дрожат.

за время, пока мы не виделись,
я разучилась тебя не ждать.

исчезать медленно-медленно, плавно,
целовать в почерневшие от войн губы.
кораблями уплывать в страны,
где дома по весне студят.
где дома по весне красят
чем-то синим.

и пахнет хвоей.
целовать их за нас обоих.

спи. до августа осталось
много синих ночей
тихих песен, ключей ото всех дверей.

спи. нет на свете полей белей,
цветов тяжелей.
как они пахнут!

спи.

в пустыне несут верблюды на спинах своих тюки.
они придут, отдадут июню звезды, что далеки,
луны, что глубоки, желты,

в странах чужих порты.
спи на перинах большой невы.
где-нибудь далеко, как мы,

небесные ангелы падают в облака.
спи, вот тебе и моя рука.
она как морям река,
как стихотворениям всем строка,
как матросу неведомые берега.
спи. до августа пройдут на земле века.

я думаю, что в детстве
ты был грустным ребенком,

уходил к реке, не спал по ночам.
и только в каком-нибудь
девяносто шестом
ты увидел меня во сне.

я тогда жила в маленьком городе,
где было много огней,
заворожено слушала,
как звучат поезда.

верила: если кого-то ждать —
он обязательно возвратится.
с войны, из другой страны,
из глухой темницы.

не оставляют ведь тех, кто ждет.

если бы время вернуть назад…
кажется, теперь совсем ничего нет.

я думаю, что в детстве,
за свинцом век
какого-нибудь памятника
ты видел целый свет.

маятником
мчалась луна от меня к тебе.
а теперь что же?

всего лишь бег
на разных дистанциях,
разных меридианах.

мы не увидимся.
и в оконных рамах
будет молчать зима

как город нелюбимый
цветёт назло любовям —
так мысли нелюдимы
до шёпота, до воя,
до тоненьких прожилков.
ты жив там? жив там?
жив как?

одёргиваешь плечи.
весна другой не легче,
весна зимы не краше.
мы просто тихо старше
становимся теперь.

и если правда сокол
в моих уснул ладонях,
то кто-нибудь да вспомнит
о том, что нужно вверх.

то кто-нибудь да скажет
о том, что отступление —
не лучший из вариантов,
но большая из потерь.

земных потерь, небесных,
любых потерь, любых.

дактиль-дактиль, амфибрахий…
я умру и стану брахманом.
я умру и буду видимым,
осязаемым, материальным,
буду за руку с матерями
по аллеям ходить парковым.
милый-милый и умный паркенсон,
я болеть буду только простудой.