Наташа Денисова - Утром через десять веков

построить город, разрушить город,
и целовать
осколки.

как в детстве салки,
как в детстве прятки…
это только игра, игра.

от миллионов трагедий медленно умирать,
преувеличивать значение пустоты,
и нового знакомого объявлять святым,
и находить в нем столько красоты,
сколько никогда не будет.

люди
с патологическим ощущением
вечной непрекращающейся любви.

мы самые несчастные на свете —
всё, что нам нужно, есть в нас самих.

так кто нам даровал идеальный слух?
пусть он отнимет его, отнимет.

и как я одна ко дну
иду, задержав дыхание…
так плывет самолет,
турбины его стихают,
пилоты его молчат.
оставленный город
глотает туманы,
думает, что он ленинград,
задыхается, захлебывается.

последняя на земле любовь,
последняя на земле смерть.
какие ночи на той стороне глобуса…
все звезды, что светят тебе, украдены.
мы были такими разными,
мы стали такими разными.
и улицами узкими
бредут, как немые узники,
все песни мои о тебе.
смотри, как сентябрь спел:
яблоками на землю дни.
смотри, как устал, поник
мой давний-давний сон.

и как я одна ко дну,
минуя каналы вен…
у меня не осталось ран.
вот видишь, ты был неправ.

марина, что вы наделали, марина?
не исчезают с земли, на которой гунны
певали свои веселые песни,
бежали к чужим женщинам

через сотни вёрст.

в москве так темно и тихо,
а вы в тарусе, грустная, в полный рост
глядитесь в воды седой оки.

к вам однажды придет он
с совершенно глухим
сердцем.

не скажите ему ни слова:
ни старых стихов, ни новых.

произведения – драмы,
произведения для моей и твоей мамы.
чтоб упивались и до слёз радовались.
– надо ведь, надо ведь было вас
именно так воспитывать:
без криков и попыток…

без

слов о том, что страшна смерть.

а мы плачемся и сутулимся, пополам
в чемоданы складываем туловища.
мы хрупкие. хрупкие. хрупкие —
не разбить.
хрупкость на самом-то деле твёрже ведь.

мамочки, мамочки, как всё высчитывали…
но, пуповиною перевитые,
мы до сих пор-то
в судорогах корчимся
от этого мира со страшной рожицей.

всё не так, как вы нам обещали.

смотри как статуи обветренными губами
глотают неба дрожащий флаг.

разбит мой флот.

античные герои,
спящие в городах разрушенных,
оставляют тебя в покое,

коридорами душными

ты идешь.

так устал, устал.

и непроглядная пустота
на многие километры.

а помнишь в марте

я не знала,
как прикоснуться к твоей душе?

мой гамлет, гамлет, право
вчера сошёл с ума.
мой гамлет, были правы
старинные дома.

мой гамлет, были вещими
мои дурные сны.
снискавший себе славу
не стоит полцены.

возьмите на удачу
всё царство, и тогда…
офелия не плачет.
не плачет никогда.

мыльной водою падают
линии дождя.
мы с тобой, люси,
играем
в немом кино.
лондон дрогнет
до винтика, до гвоздя.
у лондона два лица и двойное дно.
улыбайся люси, тебе так идёт,
улыбайся великим чаплином через много зим.
я смотрю на тебя, как на самый последний сон,
как на самый последний мир,
как на мать – сын.
твои слёзы жгут в пепел каждый нерв.
в пепел, пепел – прах,
в золотую пыль.
синей птицей так
очарован был
маленький
тильтиль.
мы с тобой умрём
через сотню кадров,
сахаром растаем
на губах вселенной.
я невозвращаем, ты невозвращаема,
но мы в этом городе
по каналам – венам
будем навсегда.

и ты уходишь.
гаснут фонари,
взлетает утро,
мои слова приобретают нулевой артикль.

и сны, пробравшись под чужие веки,
цветут пионами на капиллярах.

мне кажется, когда-то вовсе я смогу
в тебя не верить.
не притворяться, и дрожащей, нервной
рукой
не трогать сердце.