Мария Степанова - Проза Ивана Сидорова

Нарисую на стенке дверку я —
и зараз проделаю дырку я.
За владение этой сноровкою
я заведую транспортировкою.

Полезай в пролом, помогу.
Что увидишь – знай ни гугу.

Все тебя уже заждались, небось,
да ты тово, ничего, не бойсь».

«– А как же курица?»
«– Да ты умница.
Погоди, еще успеете увидетца».

Желтый свет горит,
белым стол накрыт,
кто стоит в дверях, не качается,
кто глядит, как будто прощается,
«Вот и свиделись», – говорит?

А за тем столом, а за тем столом —
лучше б век не видать, кто за тем столом!

Смотрит пьяница на знакомое,
но бессмысленно, как на пятак:
не узнал бы этого дома я,
все за вечер в нем стало не так.

Тута был лежак, я лежал под ним,
поперек же дорожка тканая —
ныне стол, как гроб, и табачный дым,
и поется песня поганая,

и бутылки на нем, и салаты на нем,
и соления, и рыбец,
и над тем столом так темно с огнем,
что зажгите свет, наконец!

А за тем столом, а за тем столом —
да лучше б век не видать, кто за тем столом!

Три медведя, пахнущие псиной.

Бледный юноша, повенчанный с осиной.

Пара моложавых упырей —
у блондина зубы повострей.

Кто с клешней, кто с козьей мордой, кто с зеленой бородой,
кто сидит-переливается туманом над водой,
кто шипами ощетинился как ежик,
а уж тех, неупокоенных, но позванных к столу…
И стучат копыта об пол, и теней на том полу
лишь четыре, по числу столовых ножек.

А в дверях стоит та красавица,
и она петуху очень ндравится —
перед смертью худою, сивою
хорошо поглядеть на красивое.

Был мужик в тоске, как в чужой горсти.
Но теперь, у женщины на виду,
провожатому говорит – «Пусти,
сам пойду!»

Страшный стол впереди,
скачет сердце в груди
белкой,

а она хохотать:
«Вишь какой, твою мать,
мелкой!»

«Наливайте ему,
миломý-моему,
водки,

и сажайте к столу,
там где в красном углу
фотки.

Посмотри на людей:
мы живем без затей,
кочет,

всякий в нашем дому
угождает кому
хочет.

А уж ты мне так понравился, голубчик!
Я люблю-люблю-люблю куриный супчик».

И смеется, как со дна колодца,
так что сердце прыгает и бьется.

Вот сидит петух, словно важный гость
во компании образцовой,
тычет клювом в рюмку перцовой,
словно в мозг забивает гвоздь.

Образцовая же компания
оказует ему внимание,
подвигает поближе салатики,
молодая упырка в халатике
стоит глазки ему невинные
над тарелкой со строганиною.

Только все они чего-то ждут, похоже.
Переглянутся – и оторопь по коже.
И косятся на другой конец стола:
там, украшенная кружевом, была
примитивная видна радиоточка,
в вазе прутик без единого листочка,
рюмка – полная, но, видимо, ничья.

Пели песни, говорили анекдоты,
жарко спорили про тонкости работы,
просветленные, рыдали в три ручья,

когда в приемнике заскрежетало
и голосом стекла и металла
произнесло:

«ПРОСЛУШАЙТЕ ВАЖНОЕ СООБЩЕНИЕ».

Стало тихо, ни единого ха-ха.
Всё, что в комнате, глядит на петуха.

И сказал приемник: «Едрена вошь,
наступили за здорова живешь
предпоследние времена,
и не знаю, кто здесь подставил нас,
но у них на нарах в недобрый час
оказалась сама-она.

Я не буду ждать и слова жевать:
горло драть, ребята – не глотки рвать,
это совестно пахану.
Я зараз поставлю вопрос ребром:
если надо, поляжем под серебром
все, спасая саму-ону.

Кто любил вас так, как сама-она?
Вынимал из петли, доставал со дна,
как каштан, тащил из огня?
Ни греха на черных ее крылах,
но она при черных наших делах
пожалела вас и меня.