Новелла Матвеева - Мой караван. Избранные стихотворения (сборник)

Э, нет! Как протокол мы разбираем сказку.
И страшным снам даём такую же огласку,
Как преступлениям, свершённым наяву.

…«Не генерал», – сказали вы о нём.
Но что чины тому, кто вечно под огнём?
Да, он – солдат пера. Но плох тот генерал,
Который быть таким солдатом не желал!

Как радужный дурман горячего болота –
Мечты создателя рифмованных миров.
Но первый светский жест певца – уже ворота
В действительную жизнь – из царства
детских снов.

А значит – он идёт на низменное что-то –
В яснейшем разуме! А значит – он здоров,
Когда и в будний день играет идиота,
Безумца, гения, носителя даров…

Да, он «помазанник». Но больше –
для проскользу.
Дурак-то он дурак. Но – в собственную пользу.
В «нирвану» погружён, в экстаз небытия, –
Но хочется сказать: – Нирвана-то нирваной,
А ходишь, как-никак, и сытый и не рваный,
И многим не даёшь, – я слышала, – житья.

В поэтах числиться и никогда заборным
Словцом не выругаться – сущая беда!
Клеймо на совести. Участье в деле чёрном.
Пятно, которому не смыться никогда.

Есть что-то пресное и штатское в отказе
Певца от «крепких» слов. Увы, но это так.
Держась пристойности, ты вроде как…
слизняк!
Иуда! Бледный клерк! (Его комками грязи

За бледность гнусную всегда мальчишки бьют!)
Ты не гусар! Ты шпак! Зануда из зануд!
Ты сухопутная, прошу прощенья, крыса!
Взлёт поэтический тебе не по плечу!
Да, знаю-знаю… Здесь моя погибель скрыта,
Но… почему-то я ругаться – не хочу.

Мы только женщины – и, так сказать, «увы!».
А почему «увы»? Пора задеть причины.
«Вино и женщины» – так говорите вы,
Но мы не говорим: «Конфеты и мужчины».

Мы отличаем вас от кекса, от халвы,
Мы как-то чувствуем, что люди – не ветчины,
Хотя, послушать вас, лишь тем и отличимы,
Что сроду на плечах не носим головы.

«Вино и женщины»? – Последуем отсель.
О женщина, возьми поваренную книжку,
Скажи: «Люблю тебя, как ягодный кисель,
Как рыбью голову! Как заячью лодыжку!

По сердцу ли тебе привязанность моя?
Ах, да! Ты не еда! Ты – человек! А я?»

Эстет и варвар вечно заодно.
Их жесты, разумеется, не схожи,
Но пить из дамской туфельки вино
И лаптем щи хлебать – одно и то же.

Эстет и варвар вечно заодно.
Издревле хаму снится чин вельможи,
Зато эстету – дева, вся в рогоже.
Дну снятся сливки, сливкам снится дно.

Усищи в бочку окунает кто-то,
А кто-то сквозь соломинку сосёт.
Но кто грубей? Кто низменнее? Тот
Или другой? Хоть поровну – почёта, –

Из бочки можно капли извлекать,
А можно сквозь соломинку – лакать.

Старинные багровые светила
Больших грехов склонились на закат.
Но добродетель их не заменила.
На смену – похотлив, жуликоват –
Пришёл Грешок. Но многие твердят:
«В нем – демонизм, огонь, свобода, сила…»
Что ж, повторим: столетья три назад,
Наверно, в нём и правда что-то было?
Когда он виселицы украшал,
Монастырей каноны нарушал
(По грозной схеме: Страсть. Позор. Темница…).
Но нет картины жальче и мерзей,
Когда, свободный, с помощью друзей,
Трус и пошляк над честностью глумится.

Не поминай Дюма, узнав авантюриста.
Увы! Сей рыцарь пал до кухонных страстей
И ужас как далёк от царственного свиста
Над океанами терзаемых снастей.
Уж не фехтует он. Верхом в ночи не скачет.
Не шутит под огнём, на голову свою.
А трусит, мелко мстит, от ненависти плачет…
По трупам – ходит ли? О да! Но не в бою.
Неведомы ему и той морали крохи,
Что знали хитрецы напудренной эпохи:
Он даже дерзостью их вольной пренебрёг,
И наглостью берёт (нарочно спутав слово).
Ах! Добродетели падение не ново:
Новее наблюдать, как низко пал порок.