Новелла Матвеева - Мой караван. Избранные стихотворения (сборник)

Но незаметно, чтобы кто-то, бросив чум,
Дворец или вертеп, – со здравым смыслом
в ссоре, –
Добром пошёл бы спать, как кошка, на заборе
И жить на площади, где вечно пыль да шум!

Да-с: все живут в домах, и дверки – на замочках.
Лишь Диоген да Гек-бродяга жили в бочках.
Но жарким очагом пренебрегал мудрец
Затем, что в Греции и так хороший климат,
А Гек не шёл домой, – боялся – плохо примут:
«У-бью!» – грозил ему подвыпивший отец.

Всё едино? Нет, не всё едино,
Пламя, например, отнюдь не льдина.
Плут о благе ближних не радетель.
А насилие – не добродетель.

Всё едино? Нет, не всё едино:
Ум – не глупость. Край – не середина.
Столб фонарный веселей простого.
Пушкин одарённее Хвостова.

Всё едино? Нет, не всё едино:
Детский самокат не гильотина.
Есть Большой, есть Маленький, есть Средний
Человек. (И Средний – есть последний!)

Всё едино? Нет, не всё едино
(И «Майн Кампф» – не шутка Насреддина);
Малый да Большой – едины станут,
Среднего – и тросом не притянут!

Всё едино? Нет, не всё едино:
Волк не голубь. Жаба не сардина.
О единстве бухенвальдской печи
С Красотой – не может быть и речи.

Всё едино? Нет, не всё едино!
Нет, не всё сжевать должна скотина;
Разобраться прежде должен гений
В некоторой разнице явлений.

Всё едино? Нет, не всё едино;
В рощах нет повторного листочка!
Потому что если «всё едино»,
Значит – «всё дозволено». И точка.

Свободу Манолису Глезосу!
Откройте скорее тюрьму!
Свободу Манолису Глезосу!
Верните свободу ему!

Когда, обдуваемый бедствием,
Измотанный гитлеров чуб
Упал между солнцем и Грецией, –
Смутился Манолис? Ничуть.

Алло, демосфены столетия,
Ораторы мира всего! –
Он отнял у вас красноречие,
Хотя не сказал ничего,

А взял – да и сбросил с Акрополя
Без дрожи сомненья в руках
Обмотку,
Которую прокляли
Народы на всех языках.

И, – где трепохвостила свастика, –
Он выставил вымпел другой;
При виде которого – схватится
Гречанка за сердце рукой, –

Тот милый, кто исстари грезился
Повстанцам в огне и в дыму…
Свободу Манолису Глезосу!
Отдайте свободу ему!

Вокруг деревьев и домов
Стоят безветренные дни.
Мне раньше снилось много снов, –
Теперь не снятся мне они.

Но и в бессонницах порой
Народный снится мне герой,
Что в дольний мир по временам
Так запросто приходит к нам!

На протяженье лет и эр
В толпе готов ему удар.
Джон Браун был тому пример.
И Линкольн принял гибель в дар.

И Джон и Роберт обрели
Покой в довременном раю,
Чтоб за холмов грядой, вдали,
Дин Рид! – услышать песнь твою…

Рабочий класс!
Велик запас
Друзей-спасателей у нас.
Певцом Джо Хилл
Рабочим был,
Так что ж никто его не спас?

Взошел на небо Мартин Кинг,
Как голос по колоколам.
Но тем наглей, устроив ринг,
Возились крысы по углам…

Кругом деревьев и домов
Стоят безветренные дни.
Мне прежде снилось много снов, –
Не снятся больше мне они.

Но в том бессонном странном «сне»,
Где сад уснул и град уснул,
Герой народный снится мне.
И тот, кто в ров его столкнул.

Да. Вкруг заборов и ворот
Настала тишь да благодать.
Грабителей – невпроворот,
А вот героя – не видать.

Но и сквозь сон
И сквозь не-сон,
Сквозь ночи пасмурный заслон
Я снова слышу, как, порой,
По улице проходит он.

…А тот – на дальнем берегу
Стоит – и машет, машет мне…
И глаз открыть я не могу
От слез, пролившихся во сне.

Не думаю, что мрак его души чрезмерен.
Рисуя грозный цех, где сера и смола,
Он краски не сгущал, а был натуре верен:
Ведь преисподняя и впрямь не весела!

Но, сам спускаясь в ад, он брал с собой, как веер,
Как нежный лёд ко лбу – прохладу ремесла…
А нам? И жар, и смрад, и – чтоб над нами реял
Весь ужас ночи! Но… поклясться бы могла,

Что это наш заказ, хоть мы не признаёмся!
А разве свой кошмар мы рассказать не рвёмся?
Как?! Разве ускользнуть позволим мы ему?!