Сергей Ильин - Тонкий холод. Книга баллад

Вот почему и европейские нам лица
умытые напоминают зеркала,
и будет вечно непрозрачность из них литься
по принципу зеркальным ставшего стекла.

Осталось только эти лица сопоставить
со впечатленьем неба в полуночный час,
и параллельно ненавязчиво представить,
как русские просторы действуют на нас,

чтоб ощутить: людскую надвое природу
здесь рассекли – как всадник саблей на скаку —
на европейскую великую свободу
и на российскую великую тоску.

Как человек, родившийся в России,
но уже добрую полсотню лет
в южно-немецком Мюнхене живущий:
тем самым волею судьбы познав
родного брата и насквозь и глубже,
а немцев чувством главным и шестым, —
как человек, меж стульев двух сидящий:
покинул добровольно он одних,
к другим примкнуть не может и не хочет,
но нравится ему такая жизнь, —
как человек, возможности лишенный
серьезное построить на земле:
для этого и есть у нас отчизна,
которой он давным-давно лишен,
к тому же нечего ему и строить,
зато для размышленья есть досуг, —
как человек, которому осталось
поэтому одно лишь – наблюдать
за тем, что происходит в этом мире,
точнее же, за стульями его,
поскольку для сиденья между ними
наверное, он был как раз рожден, —
итак, как человек такой, замечу:
с распахнуто-расхлябанной душой
мой соплеменник обращен на Запад,
а немца пуще всех готов обнять,
и жать его в объятиях медвежьих…
и жать, и жать, и плакать от любви,
стуча еще и в спину кулаками,
но так славянский брызжет в нем восторг
от встречи новой с племенем германским,
неважно, собственно, и в чьем лице, —
а дальше – глаз восторженно-любовных
не в силах оторвать от визави,
с ним бормотать на ломаном немецком
а главное, все пить, и пить, и пить…
но личные обсуждены все темы,
пора и о делах поговорить:
как тут взаимовыгодную сделку,
ударив по рукам, не заключить, —
так много необжитого пространства —
и в плане переносном, и в прямом —
у русских, а у немцев очень мало,
вот тут один другому б и помог, —
знакома притча о собаке вам на сене?
разве она – не русский человек,
что собственную землю обустроить
не в силах? почему? ответа нет, —
его и не было, как и не будет,
не может просто, баста, кончен бал…
все так, все так, но по какому праву
землей владеет тот, кому закрыт
путь превратить ту землю в сад цветущий?
досаду вызывает этот факт
в общенье человеческом и личном,
ну а в сверхличных связях он ведет к войне, —
вот эту, как мне кажется, досаду
я в лицах немцев иногда читал
во время задушевных разговоров:
в ней тонкий заключался и упрек —
от всех германцев и ко всем славянам, —
но тот упрек, если сказать по правде,
я в немцах никогда не находил:
я просто думаю, что быть он должен,
но не уверен, точно ли он есть.

Слишком пронзительный взгляд как-то странно нам
душу тревожит,
если тем более он человеком в нас послан чужим.
Дело тут даже не в том, что под кожу он нам проникает
малым подобно клещам, нарушая закон чистоты:
тот проницающий взгляд претендует в нас нечто подметить,
что ищем сами мы в нас, хоть пока еще и не нашли.
Ищем, быть может, всю жизнь мы свою изначальную сущность.
Будем и дальше ее до скончания века искать.
Это природы закон. С ним давно мы и молча смирились.
Но как же смеет тогда анонимный участник толпы
вечный канон нарушать? На глазах приговор он выносит
нам, как верховный судья. И неважно, с оценкой какой:
судит он нас, нам ли льстит. Неприятно и то, и другое.
Лучше бы сделал он вид, что ему нас вовек не понять.

Нас взгляд чужой и пристальный в толпе тревожит
тем, что пытается с наскока угадать,
то, что мы сами о себе всю жизнь, быть может,
путем анализа стараемся узнать.

Но этот скорбный и приятный труд напрасен,
поскольку человеку не познать себя,
однако как он в собственных глазах прекрасен,
в себе предвечную загадку возлюбя!

И все-таки, в душе не будучи уверен,
что на вопрос о смысле жизни им ответ,
отыскан тот один-единственный, что верен,
как вера, что над мраком торжествует свет, —

он, то есть мы, со стороны подсказки ищем:
как школьник, вызванный не вовремя к доске, —
нам брошен взгляд в толпе, как милостыня нищим,
или как жемчуг, бурей спрятанный в песке.