Перец Маркиш - Стихи

Когда ж и ноги в службе отказали
И с кресел дед вставал уже едва,
Синагогальный служка прибежал:
— Вас звали,
Реб Шимшон-Бер, прочесть священные
слова.
Ведь синагога наша недалече,
Но я не потому зашел, а невзначай.

А дед сидел босой пред домом
на крылечке
И ложечкой студил в стакане крепкий чай.
Впихнул он в ноздри табака понюшку,
Чихнул, сморкнулся, вытер нос платком.
— Плевал я трижды, передай им, служка,
Сперва на них, на их почет потом.

Но вот листовки город всколыхнули.
«Товарищи», «Борьба» — гремело
все вокруг,
И выплеснуло на просторы улиц
Мастеровых,
И, как цветами луг,
Все ленточками красными пестрело
И флагами…

Дед из окна сперва,
Потом с крыльца глядел
И то и дело,
Дивясь им, новые перебирал слова,
Не понимая смысла их и силы
И не решаясь повторять их вслух,
Но, увидав — да что же это было? —
Идущего в толпе, поющей песню, Ксила,
Спросил:
— Поет он или давит мух? —
И, ястребиными сверкнув глазами,
Сказал:
— Вот эти? Грош им всем цена! —
От гнева кровь бурлила в нем волнами,
Но вскоре успокоилась она.

Он, Ксила встретив, сам пошел к нему
навстречу.
— Ну, Ксильчик, времена!
Ты в доме гость у нас.
Забудем старое, ведь не об этом речи… —
И, руку взяв его, почтительно потряс.

И тут его лицо как будто стало строже.
Да, времечко пришло…
Так вот ты, Ксил, какой!
А впрочем, если царь в калошу сел,
Как может
Об этаких делах судить простой портной?

И он ушел в село,
Чтоб на живую нитку
Сметать там старость кое-как,
И бремя лет, и капли пота, как пожитки,
Унес мой дед с собою в скорбь и мрак.

Ушел — он в понедельник, на заре.
И до тех пор, пока звезда, мигая,
Под вечер в пятницу не вспыхнула,
Мой дед
Сидел тихонечко у клуни на дворе,
Тоскуя о стакане крепком чая,
Тоскуя и не зная,
Имеет право жить он или нет.

«К чему,
Зачем,
Когда теперь хозяин Ксил
И землю, словно пламень, охватил,
И кувырком все полетело с маху?..»
Он все село обшить и обметать успел
И все ворчал:
— Вот жизнь досталась мне в удел,
Как на субботу драная рубаха!

К благословенью свеч вернулся он домой.
С ним было то, что взял он за работу, —
Лукошко с яйцами, петух живой,
За пазухою каравай ржаной,
И на молитву встал старик — встречать
субботу.
И стал закройщик у стола, который
Ждал каждый день его с рассвета
до темна,
Как ждет субботний кубок в эту пору
Хоть капельки изюмного вина.
А ночь сочилась, вязла, духотой томила.
Молитву дед над хлебом произнес
ржаным
Так тихо, что и слов не слышно было,
И стал покорно ждать, чтоб смерть
пришла за ним.
Явился ангел смерти к деду Шимшон-
Беру,
Принес откормленного петуха
И узелок с работой.
— Сшей, к примеру,
Мне френч и брюки из шинели серой,
Да побыстрей,
Да так, чтоб не плоха
Была работа.
Чисто, без заплаток
Сваргань все в аккурат, приду за ней
чуть свет,
А петуха бери себе в задаток…

С испугом глянул побледневший дед
На петуха, на парня.
Корку хлеба
Рукой дрожащей птице накрошил
И прошептал:
— Ой, серденько, не требуй!
Как шить, когда мне божий свет не мил?
А петуха мне твоего не надо.
— Какой я «серденько» тебе, старик?
Взгляни-ка на меня, —
Я офицер казачий. —
И стукнул по лицу, —
Шутить я не привык!
Потом фабричный фельдшер, кашляя
натужно,
Ощупал деда опытной рукой.
— Что ж делать, Берко,
Помирать-то нужно!
— Что делать, нужно! —
Дед ответил мой.

Есть время такое, есть час такой —
Я шорох могу уловить любой.

Пришел ли кто иль крадется вдали,
Но к каждому руки простерты мои.

Пускаюсь, как зверь, напрягая слух:
— Откуда здесь овцы, откуда пастух?

Кто здесь, пастух, нарушил покой?..
Есть время такое, есть час такой.

Все вижу я, вижу издалека:
— Откуда ручей здесь, откуда река?

Зверя сюда привела вода:
— Ну, что ему делать? Пойти куда?

Перед питьем, в прибрежных кустах
Зверя сковал, исковеркал страх.

Не хочешь ты, зверь, от реки уйти:
Яма есть на твоем пути…

Солнечный путь золотой на реке!..
Я восхожу, я ищу вдалеке.