Вячеслав Дорошин - Наговорившись с тишиной… Избранное. Книга первая

Рубашки ворот неприкаянно расстёгнут.
Спасёт ли дело освежающий парфюм?

А может, ну его – ко всем чертям, в болото?
И вслед за галстуком отброшен и костюм.

Попроще быть. Да и резон ли «рисоваться»?
Обычный свитер под любой прикид пойдёт.

Вздохну лишь, вспомнив про заботливые пальцы.
И про глаза, и про слова… про всё-про всё…

Опять яичница (немного?) подгорает.
Посуда в раковине свалена – гора…

На людях виду не подам – я аккуратен.
А дома сдал по всем статьям и «на ура».

Мне без тебя по-новой как-то не живётся.
И чаще стал ругать какую-то там мать.

Ты всё умела превосходно делать, Солнце.
И даже галстук этот грёбаный… снимать.

Мы сбываемся чаще, чем нам предначертано
для других, чьи пытаемся души познать –
в одиночествах странных, горчащих рассветами…
чтобы снова в закатах своих догорать.

Принимая бессмысленность за невезение,
вновь спешим дать себе свой «единственный» шанс.
Но судьбу не обманешь шальным нетерпением.
У неё есть дежурный ответ: «НЕ СЕЙЧАС!».

Вроде был интерес до живого и вечного,
схожесть мыслей, желаний, а дальше … стена.

Даже если доступна сейчас эта женщина,
будет также желанна ли завтра она?
Даже если сегодня в мужчине нуждается,
это всё проходящее, если – не ОН.

Так бывает, такое порою случается…
А потом забывается, как страшный сон.

Послевкусие – стойкое и отрешённое.
Неродные – ни губы, ни взгляд, ни слова…

Стали кем-то неясными и мимолётными
эти ДВОЕ, которым не видно числа…

Сны вещие – они с тобою, Анна.
Неумолимы, яростны…
близки…

Удушье невменяемой тоски…
Бесстрастье, сталь холодная капкана…
Отчаянье, сдавившее виски…

Строка, строка…
Чудесный дар строки…

Какое несравненное блаженство! –
подумают иные…

Всё не так.

Душа желает в чёрное одеться…
А сердце разрывается…

В слезах –
само жестокой участи проклятье,
увитая злой памятью судьба…

А шёлк того причудливого платья
подчёркивает – как же ты худа…

Оглохнуть – чтоб по-новому мир слышать.
Стать мученицей – на глазах у всех.

Но говорить застенчивее, тише…
Ведь не перекричать двадцатый век…

Как страшен суд немыслимых пророчеств
предчувствием сбывающихся бед…

О, Господи, не дай!..

Предрешено всё.
Неумолимость – вот Его ответ.

Смиряйся, поглощённая страданьем,
Изъеденная им до тошноты…
Оно во всём – в рыданиях, молчанье…
Оно во всём, – чего коснёшься ты!

Не всех несчастий мера постоянна…
Но кто бы знал, где истинный предел?

Сны вещие – твоё проклятье, Анна…
Как будто затянувшийся расстрел…

Случайный прохожий, ты вспомнишь ли имя,
которому литься бы сладостно с уст?
…и славное время, что неумолимо
злой рок обратил в безысходную грусть.

Марина…
Из сотен венозных сплетений
её – беспощадно и дерзко рвались.
За милым грехом всплеск живых искуплений –
из раны не кровь вытекала, а жизнь.

Душа обнажённая…
В этом – вся правда:
сегодня – отчаянье, завтра – восторг.
Но как же оно переменчиво – завтра!
Любовь?
Увлечение?
Или порок?

И так всякий раз.
Грань слепых помешательств –
казалось, вот-вот оно – произойдёт…
Любовь бы не выпустить ей из объятий,
нутром ощущая: за смертью черёд.

Марина…

И сладость, и жалость, и гордость…
Неистовость, сила природных стихий.
И как упоён неприкаянный голос,
похожий во всём на её же стихи!