Александр Городницкий - Стихи и песни (сборник)

Из Ленинграда трудно видеть мир
Устроенным не так же, а иначе,
За Гатчиной, за Комендантской дачей,
Вне улиц этих серых и квартир.
Когда на Мойке смотришь из окна,
И видишь шпиль, мерцающий над крышей,
И грохот пушки полудневный слышишь,
Тебе другая местность не нужна.
Когда сырые ветры в феврале
Парадное распахивают настежь,
Покажется, что и на всей Земле
Такие же простуда и ненастье.
Из Ленинграда трудно видеть мир,
Живущий в примирениях и ссорах,
Смятениях и войнах, о которых
Кричит с утра навязчивый эфир.
Здесь нереален жизни быт иной
В Днепропетровске или Антарктиде.
Так человек из комнаты не видит
Того, что происходит за стеной.
Из Ленинграда трудно видеть мир —
Он ограничен ближних станций кругом.
За Сестрорецком, Вырицей и Лугой
Кривые превращаются в пунктир.
Но все же хуже, что ни говори,
Реальности жестокой вопреки нам,
Жить вдалеке, давно его покинув,
А видеть мир – как будто изнутри.

Время, на час возврати меня в молодость снова,
После вернешь мою душу на круги свои!
Дачная местность, бетонный перрон, Комарово, —
Низкое солнце и запах нагретой хвои.
Снова сосна неподвижна над рыжею горкой,
Снова с залива, как в юности, дуют ветра.
Память, как зрение, делается дальнозоркой, —
Помню войну – и не помню, что было вчера.
Пахнет трава земляникой и детством дошкольным:
Бодрые марши, предчувствие близких утрат,
Дядька в буденовке и полушубке нагольном,
В тридцать девятом заехавший к нам в Ленинград.
Он подарил мне, из сумки коричневой вынув,
Банку трески и пахучего мыла кусок.
Все же неплохо, что мы отобрали у финнов
Озеро это и этот прозрачный лесок.
Дачная местность, курортный район Ленинграда.
Тени скользят по песчаному чистому дну.
Кто теперь вспомнит за дымом войны и блокады
Эту неравную и небольшую войну?
Горн пионерский сигналит у бывшей границы.
Вянут венки на надгробиях поздних могил.
Что теперь делать тому, кто успел здесь родиться,
Кто стариков своих в этой земле схоронил?

С утра горит свеча в моем пустом дому
В честь матери моей печальной годовщины.
Я, где бы ни бывал, неясно почему,
Обычай этот чту – на то свои причины.
Кончается ноябрь. Нет хуже этих дней —
Тень снега и дождя летит на подоконник.
Я вспоминаю мать, я думаю о ней,
На огонек свечи смотрю, огнепоклонник.
Он желт и синеват. Смотри и не дыши,
Как льет неяркий свет в горенье беззаветном
Прозрачная модель витающей души,
Горячая струя, колеблемая ветром.
Свечою тает день. В густеющем дыму
Уходит город в ночь, как в шапке-невидимке.
Недолгая свеча горит в моем дому,
Как юное лицо на выгоревшем снимке.
Беззвучный огонек дрожит передо мной,
Веля припоминать полузабытый род свой
И сердце бередить унылою виной
Незнания корней и горечью сиротства.
И в комнате сидеть понуро одному,
Укрывшись от друзей, веселых и беспечных.
До полночи свеча горит в моем дому
И застывает воск, стекая на подсвечник.

В безвременье ночном покой души глубок —
Ни мыслей о судьбе, ни тени сновиденья.
Быть может, небеса на темный этот срок
Берут ее к себе, как в камеру храненья.
Когда же новый день затеплится в окне
И зяблик за стеклом усядется на ветку,
Ее вернут опять при пробужденье мне,
Почистив и помыв, – не перепутать метку!
Душа опять с тобой, и завтрак на столе,
А прожитая ночь – ее совсем не жаль нам.
Мороз нарисовал узоры на стекле.
Безветрие, и дым восходит вертикально.
Но горько понимать, что ты летишь, как дым,
Что весь окрестный мир – подобие картинки
И все, что ты считал с рождения своим,
Лишь взято напрокат, как лыжные ботинки.
Что сам ты – неживой – кассетник без кассет,
И грош цена твоей привязанности к дому.
Что ошибутся там, устав за много лет,
И жизнь твою возьмут, и отдадут другому.

Мы снова на даче. Шиповник растет на опушке,
Где прячутся в травах грибы, что зовутся свинушки.
Прогулки вечерние и разговор перед сном
О первенстве мира по шахматам или погоде,
Опилки в канаве, кудрявый салат в огороде
И шум электрички за настежь раскрытым окном.

Сосед мой – историк. Прижав свое чуткое ухо
К минувшей эпохе, он пишет бесстрастно и сухо
Про быт декабристов и вольную в прошлом печать.
Дрожание рельса о поезде дальнем расскажет
И может его предсказать наперед, но нельзя же,
Под поезд попав, эту раннюю дрожь изучать!