Вячеслав Саблуков - В медном говоре колоколов

Загулял на пиру богатырь.
Опростал он бочата хмельные.
Раздув ноздри свои костяные,
Хмель почувствовал грозный Батый.
Уловил в этом злую уловку:
«Не пойду на коварную Русь.
Лучше крепким кумысом напьюсь
Да потешусь с наложницей ловкой…»

На кол осиновый тащу
Я чучело вампира.
Проткну, зажгу и измельчу —
Спокойней будет миру!
Не всё ему, поганцу, пить
Людей воображенье…
Давно пора его казнить
Для сердца утешенья.
Горит соломенный жердяй,
Посланец воли вражьей.
Не выпьет больше негодяй
Ни часу жизни нашей.

От зари и до зари
Пишут люди стихари,
Стихари-стихарики,
Светлые сухарики.
Их трудов никто не ждёт,
Век голодный не жуёт.
Вот уже и стареньки
Стихари-стихарики…
Люди трезвые молчат,
Вся надежда на внучат.
Пусть и опыт маленький,
А в душе – стихарики.
Только им открыта свять,
Чтоб дедов своих понять.

На колокольню долг вознёс
Глухого звонаря.
И бился колокол до слёз,
И плакала заря.
Он не сфальшивил ни на миг —
Господь рукой водил.
Творцу доверился старик,
Сомненья позабыл.
С тех пор пошла о нём молва:
Глухой, святой простак…
Звонил звонарь в колокола,
И сердце билось в такт.

В духовитой сельской баньке,
Разбросавши телеса,
Пьём ядрёный квас из банки
И парим, как в небесах.
Жаром сковано дыханье.
Непривычному – невмочь.
И огромное желанье
Сигануть с разбега в ночь.
Всколыхнуть заснувший омут,
Там, где звёздочки горят.
И всей кожею запомнить
Духовитый жар и хлад.

Я русский. Стесняться мне, что ли,
За то, что родился таким?
За это бескрайнее поле,
С рожденья став дорогим…
За наши святые обряды,
Уменье любить и прощать.
Мне нет наивысшей отрады,
Как русским себя ощущать.

Сколько смеха и восторга
С ледяной несётся горки!
Радость – малышня.
Не такой уж взгляд твой зоркий,
Чтоб с пушистого пригорка
Разглядеть меня.
В вольной стае то и дело
Справа саночки и слева —
Тучи снегирья.
Все глаза уж проглядела
Бабушка моя.
А внучок, не зная страха,
Вдаль отпущенною птахой
Мчит – любовь твоя!
И врывается с размаха
В счастье бытия.

Пророчествуют не «ванги» мне.
Что слушать их тёмный бред?
Евангелие, Евангелие —
Мой компас, маяк, завет.
Пусть дело пока не спорится,
И чисто на белом листе.
Воздастся мне тучной сторицей,
Всей жизнию во Христе…

В ней всё блистает и искрится,
Цветёт заря на образах.
Живи! Играй, моя светлица,
Всегдашней радостью в глазах!
Ты колыбель моя уюта,
В тебе отмаливал грехи,
Здесь возвещали чудо утра
Мне с полотенца петухи.
Ступаю я на половицы,
Избы тревожа сладкий сон,
И каждой нотою светлица
Мне подпевает в унисон.
А ты молчи и только слушай,
Не расплескай, не искази…
Ведь просветляют наши души
Светлицы искренней Руси!

То бросается вдруг в небо,
То ласкается у ног.
Никогда с ним в дружбе не был:
Я кормил – он руки жёг.
Вихрь огненный опасен
В своей ярости слепой.
Будто зверя я дубасил,
Загонял огонь в покой.
И смирялось его пламя,
Ярость вычерпав до дна.
Дружбы не было меж нами,
Лишь зависимость одна.

Приснилось полюшко бесплодное,
Дырявое, как одеяло.
Большое, тёплое животное
Меня в снегу отогревало.
Лежали, как снопы подкошены,
Где бог войны терял терпение.
Как будто вся изнанка прошлого
Открылась грозно сновидению.
Пылил снежок на тело ротного,
Копил грядущие бураны.
Большое тёплое животное
Мои зализывало раны.

Если б не был инженером,
Стал бы пастухом,
Для доярок – кавалером,
Сельским остряком.
Так природа б воспитала,
Духом был здоров.
Не грустил на зорьке алой
В обществе коров.
И ни корысть, и ни зависть —
Никаких врагов!
Строки б росные писались
На холсте лугов.
Здесь такой простор для духа!
Нет тебе греха…
Знала б каждая пеструха
Славу пастуха.