Валентина Заманская - Полотна и интуиции. Поэзия XXI века

Мерцает дух божественной Японии
Во взоре тихом
сокровенно-пленных глаз.
То тайну бытия
на землю боги пр о лили —
Из-под ресниц и челки
угольный горит алмаз.

Струится дух пленительной Японии
В цветах сакуры
и в живом саду камней.
И лепестки, и камень,
как святыню, помнят
Труды А матерасу и
нежных ками светлый смех.

И дышит дух неувядающей Японии
Во взмахе
нежном крыльев кимоно:
Волшебной икебаны
росчерк душисто-тонкий,
В рубин изысканно
оправлено небес окно.

Материя Вселенной вспыхнула,
Вспорхнула и застыла полотном.
Осиротевший Космос замерцал уныло
И загрустил о чем-то, о своем.

Материи Вселенной
нет запретов и преград —
Она ручной в руке
художника становится.
А сквозь нее подснежники
таинственно глядят,
И, ее приветствуя, во льдах
застыло – лесное озерцо.

Всегда ли то материя —
что взору нашему является?
Не шепот-трепет ли души,
на полотне запечатленный?
А, может, биенье сердца
чрез нитей путы прорывается?
Иль третий глаз узр и т
неведомый меона цвет зеленый?

И коль не Магомет к горе —
с ос е й земных взлетает Фудзияма,
Чтоб духом стать и переплавиться
в божественный стежок.
И мечутся меж рябью штиля
и девятым валом все океаны,
И космос от нетерпенья
явиться в чуде Куб о ты – изнемог.

Сама Вселенная то глубоко
вдохнет, то сн е ги выдохнет,
Чтобы беззвучно пасть
на холст волшебный кимоно.
Материя струится сквозь
времена мятежным ливнем —
Чтоб на века остановиться
в стежке божественном одном.

И омут неминуемый,
непререкаемый – материя —
То поглощает с головой,
то взмахом крыльев озарит.
И с ненасытностью
голодного неутолимо зверя
Притягивает молча
и всевластно, что магнит.

То вдруг прикинется
снежинкой невесомой,
А то вмиг рухнет маревом
океанической волны:
И непритворно по свету
шляется смиренный зомби,
В бессилье изнемогший
от неожиданной войны.

В какой из мигов тех
материю испьет душа поэта
И остановит дерзостно-
божественным стежком?
Перед Твореньем застыл художник,
не споря, не требуя ответа.
Неповторимый миг – душой материю
пленить. Все прочее – потом…

То не рука, но вихрь энергий светлых
священнодействует иглою:
Взовьются – ниспадут, на миг мир озарят —
таинственно померкнут.
А над холстом застыл художник
утомленный со склоненною главою —
Весь мука и страданье: энергий глас
неслышный – расслышал верно ль?

Биенье сердца – с ритмом
волн святых – совпало ли?
Достаточно ль скромна —
не своевольна ли в руке – игла?
И Космос – отзовется ли —
таинственными далями?
Расступится ль пред третьим
глазом невопрошаемая мгла?

Отдаст ли цвет материи все
вздохи-глуби сокровенные?
Прольется ли животворенья воля
иль необъяснимо замолчит?
О, сколько муки ты несешь
в себе, материи явление!
А для души непосвященной ты —
лишь глагол, парча иль ситец,
незыблемый гранит…

И только плачущая вишня
грациозно, одиноко
Грустит и на ветру
симфонию любви трепещет.
И небо согревает печальны
ветви синим взором,
И бесконечностью своею
заполняет одинокий вечер.

Прошелестит, второй печали
вторя, ветерок весенний,
А там готовится сочувственно
в ночи вздохнуть луна…
Быть может, вишне так
понравится грустить на синем,
Что, собственной красой
опьянена, навек останется одна…

Веселая весенняя Вселенная
воинственно восстала
Вся и до дна, и без изъянов,
сокращений и купюр:
То синью туч клубится —
то весен синих снами тает
Прозрачно-призрачный,
тончайший кимоно гипюр.

То осень встретится с зимой
на полотне безропотном,
То океан застынет, то
несговорчивой пойдет волной,
То успокоится душа в стежке,
а то усвоит стежк а ропот,
То скроется в рисунке, то —
станет вдруг сама собой.

И что материя Куботы
прольет несуетно Вселенной:
То ль шепот, робкое
дыханье одинокой вишни?
А то ль – дыхание души
художника вольно-весеннее?
Иль к ветке вишни плачущей
поэта память приникнет?