Ах, Фарид,
ах, Фарид,
голова моя горит,
я в огне —
быть беде,
не приходишь к Фариде,.
Ты Фари,ду променял,
видел сны не про меня,
а про Катеньку,
конопатенькую.
На окне с утра сижу
и обиды ворошу,
их считаю,
причитаю,
на тебя я ворожу.
Пусть Фарид,
тот Фарид,
синим пламенем горит!
Ходишь мимо пилигримом,
улыбаешься,
что, мол, маешься?
Я взглянула
на твою любимую
твоими глазами
и вздрогнула:
какой ты счастливый!
«Мне не снится, мне не снится…»
Мне не снится, мне не снится,
что, взлетев из рук, синица
превратилась в журавля.
Мне не спится, мне не спится,
в колесе седьмая спица
для меня ты, для меня.
Обозналась – эка малость:
поманила да забыла,
а взглянула – да застыла,
увидала лишь затылок,
да стояла, дурь кляня.
Я не стою? – ах, пустое,
приворотного настоя
не пила я, не пила.
завлечён он, да не тою —
будто по сердцу пила.
Не забыться, не укрыться,
головой в подушку врыться,
сон тщетою [1] Тщета (устар.) – бесполезность, безрезультатность, суетность.
отгонять.
Мне не спится, мне не спится,
как посмел он не влюбиться?
Нипочём мне не понять.
«Я ищу совсем не счастья…»
Я ищу совсем не счастья
и не песен,
гордый мой,
я ищу лишь равновесья
между мною и тобой.
Между собственной судьбою
и судьбой совсем другой.
Ты не рад мне.
И не надо.
Не прощай и не жалей.
Как слепая ворожея
я жила среди людей.
Но не я тебя слабее.
Но не ты меня мудрей.
Но зачем же ворожею
ты к себе приворожил?
Без меня полжизни прожил,
дом сложил и жизнь сложил,
без меня дружил с друзьями,
без меня врагов нажил.
Отпусти меня на волю,
ведь тебе я ни к чему.
Отпусти меня на волю.
Что ж ты сердишься, чему?
Отпусти меня на волю,
к перезвону птичьему.
Им судьба подарила
три ночи, три дня.
опереньем сверкнула
жар-птица.
Три падучих звезды,
три несмелых огня
пали с неба,
чтоб вспыхнуть и скрыться.
И обрушится дом,
и обвалится холм,
перехватит от нежности горло.
И былинка шершавым
шепнёт языком
о дорогах
бессонных и долгих.
И налево – восход,
и направо – восход,
светом розовым залито небо.
Здесь – судьбы перекресток,
здесь – узел дорог.
Только камня с пророчеством
нету.
«Осень выдалась – словно в награду…»
Осень выдалась – словно в награду.
Что за осень! Теплынь и покой.
Да и лета мне больше не надо —
лета с тускло-зелёной листвой.
Ах, какая мне выпала доля!
Так взахлёб и так радостно жить,
не уметь защититься от боли
и – усталость осеннюю пить.
Улыбаться награде осенней
и готовиться к строгой зиме,
и надеяться вместе со всеми,
и со всеми – ходить по земле.
Вглубь какого колодца
шептать мне об этой любви?
О любви невзначай,
невпопад, наудачу?..
Мне, наверное, лучше бы
плакать и петь, только я
не пою и не плачу.
Ночью снятся мне
странные, светлые сны,
сны сквозные и гулкие,
как огромные своды,
слышу звуки тревоги
пожарных машин,
вижу – пламя
над крышей восходит.
Это пламя танцует
над крышей моей,
освещая ночные дороги,
это мечутся чёткие тени людей
и струится от отблесков
берег пологий.
Снится: речка промёрзла
до самого дна,
снега хруст и угрозы вдогонку,
ледяная дорога
на долгие вёрсты видна,
и в ладони —
ладошка ребёнка.
Сваты ходят в мой дом.
– Что потом?
Перестанут ходить.
– Что мне в том?
Будешь век вековать.
– Вот беда!
И грустить по ночам.
– Это да.
Ой, смирись, не гордись.
– Что потом?
От него отступись.
– Что мне в том?
Он не пара тебе.
– Вот беда!
Он не любит тебя.
– Это да.
Ну а если б любил…
– Что потом?
В рог бараний скрутил.
– Что мне в том?
Мыть, стирать да вязать.
– Вот беда!
И стихов не писать.
– это да.
«А может быть, совсем не надо было…»
А может быть, совсем не надо было
стеной стоять на собственном пути?
А нужно было ради горькой были
стать пылью – и самой по ней пройти?
И всё б тогда пошло совсем иначе.
Мне был назначен счастья срок.
Когда б глаза мои туманились незряче.
Когда ты их закрыть бы смог.
Скажи, на что мне – горький дар прозренья
и эта власть – решать за нас двоих?
и почему так трудно искупленье
несбывшихся греховных снов моих?
Читать дальше