Екатерина Гейзерих - Короли. Любят. Боги. Смеются

Давным-давно одной страной повелевал король.

Не подчинялся королю почти весь шар земной.

Влад был, как все, и жил, как все. Он горестей не знал,

Пока на празднике двора цыганку не увидал.

Он одевал её в шелка и жемчуга дарил.

В её волшебный сад из роз жар-птицу поселил.

Король пел песни о любви, любуясь ночью глаз.

Но сладкой песне той конец пришел в ненастный час.

У тех, кто счастлив, есть враги. У короля был долг.

Ему прислали весть о том, что прибыл утром полк:

Сто тридцать юных храбрых дев хранили верность псов

Принцессе из забытых богом и людьми краев.

Она была страшна, как чёрт, но красоты сильней

Власть, что решает судьбы даже королей.

Готовит торт начальник кухонь. Рубит кость мясник.

Для свадьбы ищет куропаток и кролей лесник.

Джофранка убежала в дождь, чтоб слёзы смыть с лица.

Ей ветер шепчет: «Прокляни за слабость подлеца.

Пусть Влад страдает так, как ты страдаешь в этот час.

Пусть сожалеет он сильнее в сотни тысяч раз».

Копыто вепря, два крыла и десять жабьих ух.

Цыганка варит зелье в ночь и шепчет жадно вслух.

«Наказан будет он за всё, не избежит злых чар

Пусть первый плод его любви луна получит в дар!».

Уж ровно год с тех пор прошел, как возвестил в ночь горн.

У короля и королевы первый сын рожден!

Недолго радовалась мать. Луна явила лик,

Услышав из покоев их мальчишки громкий крик.

В луны серебряных глазах застыл немой вопрос.

«Готов ли суженым мне стать, пойти в долину грёз,

Где звёзды черпаешь рукой, как океанов воды?

В долину, где за миг один рождаются народы

И так же в прах обращены, как из него восстали.

Готов ли ты не знать тоски, не знать людской печали?

Не знать любви. Не знать добра. Не знать и сердца стук?

Пойдешь со мной, мой юный принц, на небосвода луг?».

Мальчишка привлечен кольцом, сияющим во тьме.

Смеется принц и тянет руки к будущей жене.

Как только складок он коснулся кружевной фаты,

Покрылся инеем мальчишка с ног до головы.

Не дышит больше юный принц. Душа его пуста.

В момент сомкнулись на века холодные уста.

Укрыты саваном сады. Здесь птицы не поют

И даже воду от тех мест как можно дальше пьют.

Забыл про хлеб начальник кухонь, а про кость – мясник.

Не ищет куропаток и кролей лесник.

Поднят над королевской башней чёрный флаг,

Помочь не в силах ни один в стране и мире маг.

Король, жену не известив, надев простые робы,

В бессилии кружит один. Забыл лесные тропы.

Вот наконец, через листву едва заметен дым.

От глаз подальше от людских Джофранки дом храним.

Цыганка вышла босиком, дверь дома не прикрыв.

Казалось королю тогда, что он кричал в обрыв.

«Как снять проклятие твое, мне говори скорей!

Что ты за человек такой, чтоб вмешивать детей?

Тебя любил я, честен был. Но больше не люблю.

Скажи спасибо и за то, что дом в лесу терплю.

Ты, если думаешь, что мне легко живется,

Взгляни, как выглядит жена. Лишь чёрт ей улыбнется.

Проклятие назад возьми, уж если головой

Ты дорожишь, как я когда-то дорожил тобой!».

Ответа Владу нет. Джофранка всё молчит.

Но взгляд суровых чёрных глаз убраться прочь велит.

«Никто забрать не в силах клятву, данную луне.

А даже если б можно было, как ты смеешь мне

Всего лишь смертью угрожать? Уже как год мертва.

Тому, кто сердце потерял, ни к черту голова».

Влад прочь в сердцах ушел, смахнув слезу с щеки.

Джофранка, шаль накинув, в ночь к сестре скорей спешит.

«Луна, сестрица, покажись! Есть тяжкий разговор».

Луна взошла и хмуро шепчет: «Слышала тот вздор.

Владеет миром та, чьи ступни пыль дорог хранят.

Таишь в глазах, Джофранка, ты пять тысяч бесенят,

Червлена бровь и узок стан, под бахромой платков

Укрыты бедра, что пленяют крепче всех оков.

Тебе ль в лесу оберегать печаль от глаз людских?

Не можешь справиться сама, так тьма есть колдовских

Чар, заклинаний, зелий, слов – не мне тебя учить!

Коль хворь не победишь сама, могу помочь остыть».

«Царица! Розы твоих стоп с моими пыльными стопами,

Очей твоих бездонные моря с моим тусклыми глазами

Я не могу сравнить. Во всем перед тобой слаба.

Я буду счастлива служить. Ты не найдешь раба

Послушней, нежели чем я. Но отпусти скорей

Дитя, что жертвой стало ревности моей».

Луна от дерзости полнеба светом ослепила,