Михаил Зив - Песни о Родине

Нет, я не разнашивал строем российские жаркие боты,
Тот чоботный дробот в разлете шинельных опричнин,
Но малый мой щебет врастал в трудовые заботы,
Как раз вот туда, где блевота из общей становится
личной.

И я в пирожковой на Невском склонялся, двугривясь,
Ах, в лирики вылез – шалом, дорогая Эрато!
Так что же теперь, будто я вдруг не русский внутри весь,
Ты плачешь в обиде: «От Нила…» – и я подтвержу:
«До Евфрата…»

И я подтвержу, что не знаем доподлинно родин.
Не место рожденья, где нянчил и сверстывал опыт,
Который от жалости к собственной жизни городим,
Тогда как бесспорным окажется сказочный пропад.

Близенько от Нила, рукою подать до Евфрата.
Рябит от пустыни – так версты вовек полосаты!
Рябит от обиды, от грубой какой-то растраты,
Где координаты свои нахлобучивал на полюса ты.

Пока все тучи – платяные,
Нет грозовых и на испуг, —
А птицы – руку протяни им —
Спешат… На юг? Да вот он, юг!

В недоуменье так и виснут
Над морем, далям предстоя,
Но влит во все тяжелый висмут.
(Когда бы висмут щупал я!)

Когда б я глазом наповал бил
В ту даль… О нет! Ворчи врачу…
Что, тяжким все размалевал бы?
Погодь, лишь вапницу схвачу.

А вместе с птицей в небе крен дей,
Покинув пляж с одной из стай,
Сей брег, обветренный, как крендель,
Где стой и морю пустолай —

Всем сердцем, губы опростая,
Как бы незнаньем свят-посвят…
И вроде улетела стая,
А птицы всё еще висят.

В плане наших происшествий,
Путешествий куд-куда
Квохчет зной, как сумасшедший,
Моря вязкая вода.

В жизни бражничают дважды:
Первый раз – летя на свет,
Во второй – в разгаре жажды,
Вот когда надежды нет.

Ноги курицами скачут,
Губы по небу плывут.
В первый – путь когда лишь начат,
Во второй – исчез маршрут.

Нету карт и расписаний,
И свобода хороша
Тем, что мука причитаний
Нам не стоит ни гроша.

Уже сугробов стоптаны излишки,
И бездорожье солнцем залито,
И без пальто на снег сошли домишки,
Лишь кошки ходят в сношенных пальто.

Все пахнет безнадзорностью и вздором.
Не начинай давнишний пересказ,
Дыши сельскохозяйственным «диором»,
Уж вряд ли приготовленным для нас.

А что для нас? Да речки завитуха,
Где в цыпках лед, но правд не оголяй,
Простор свистит на оба жестких уха —
Негромкий заскорузлый разгуляй.

И преют огороды, ноздреваты,
Еще снегам не выплатив долги,
Но у сарая вылезли лопаты,
И на крыльце вприсядку – сапоги.

Всем правит вздор – да кто кому редактор
Под райскою бескормицей небес,
Где тащится, пофыркивая, трактор,
Соскучившись, к сельмагу под навес?

Где всё ликбез и все в чернильных двойках —
Корова, телевизор и жена,
И в самый раз подумать о попойках —
Вот печь к сельмагу и снаряжена.

Осень. Пасмурно. Уныло.
От надуманных обид
Солнце выглядит сквозь мыло,
Хлипко дерево сопит.

Жить бы въедливей да гневней,
Грызть бы смысла коновязь,
Над зареванной деревней
На закат стремится грязь.

Небольшими кулаками
Волк средь кур свое крадет,
Там и лось под облаками
Невнимательно идет.

Всюду лень и невниманье,
Всюду навык – как уж есть,
Даже в доме сырь туманья,
И без кашля скучно есть.

В мире – всё противотоки,
Хнычет дачами «Стейнвейн»,
А у станции Потеки,
Может быть, и Териоки,
В тишине привычной склоки,
Злобно фыркая сквозь щеки,
Мужики грызут портвейн.

Ну а город – не брезгливей,
Он в отдергиванье лап
Лижет каменный свой ливер,
Весь очкастого завлаб.

Даже если дождь иль что-то —
А вот что – не доскажу, —
Совокупность льда и пота,
Заоконных ламп «жужжу».

Даже если жаться к маме,
Все равно, как идиот,
Небольшими кулаками
Волк по городу идет.

Даже в крейсере «Аврора»
Циркулирует лишь тьма,
Под бочком у юниора
Есть простынок кутерьма.