«На Крестовском не ходят трамваи…»
На Крестовском не ходят трамваи:
Сняты рельсы, умолкли звонки.
Жизнь здесь важная нынче, иная,
И принять нам её не с руки.
Но мне чудится всё же в тумане
Разноцветье сигнальных огней,
И проспект Константиновский странным
И пустынным является мне.
Так, как будто за искрой трамвайной,
Отлетела вся прошлая жизнь,
Оказавшись ненужной, случайной
На земле, что под ветром дрожит.
«Надежда – лукавая сводня…»
Надежда – лукавая сводня,
Завеса для наших очей.
Нет, жить надо только сегодня,
Не знаем мы завтрашних дней.
Не знаем мы, что будет завтра,
Да, в общем, и незачем знать,
Ведь жизнь – воплощенье театра
И наша задача – играть.
А знать – ремесло режиссёра,
Он, в сущности, сводит концы,
Утишит он ссоры и споры
И скажет нам: «Вы молодцы!..»
А если не скажет, то, значит,
Мы плохо играли с тобой.
Нелёгкая это задача –
Быть в полном согласье с судьбой.
Оружие только в тире
Может прожить достойно,
Не убивая, целясь
Только в бумажную цель.
Заботясь о зоркости глаза,
О крепости ног и пальца,
Лежащего на крючке
Спусковом.
Плавно,
Слегка затаив дыханье,
Нужно его нажать,
Чтоб пуля попала в цель
И никого не убила,
Никого не задела,
Никому не принесла зла…
Но это может быть только в тире.
Помнишь, нам показывал, как это делать
Хромой военрук, потерявший ногу
На войне?
И невозможно устоять, а устоять придётся –
И устоять, и отстоять стояние своё.
А дождик франтом озорным по улицам пройдётся,
И солнце выйдет из-за туч и песенку споёт.
Конечно, солнце в октябре совсем уж не в фаворе:
Хотя и светит кое-как, но согревать – ни-ни.
А мы оделись потеплей, с календарём не споря,
И продолжаем доживать непрожитые дни.
Нам так же дороги они, как летние, не меньше,
И так же быстро пролетят, уйдя за горизонт,
И прозвенят, увлечены мелодией дальнейшей,
И мы им тихо подпоём, раскрыв скорее зонт.
Ах, эти скрипки и альты, гуденье контрабаса,
Ударит пусть литавры медь порывами ветров,
Дождусь ли я когда-нибудь решительного часа,
Чтоб в ухо Богу прошептать: «Готов, давно готов».
«Очередная зима, очередная зима…»
Очередная зима, очередная зима,
А за нею весна несрочная.
Не свели бы с ума, не свели бы с ума
Прописные буквы и строчные.
Ну а время бежит, время лётом летит,
За собой оставляя пожарища.
От рожденья до смерти легко ли пройти?
Только ворон не ищет товарища.
Аист грузное тело взметнул в высоту,
Распростёр два крыла над равниною.
Если принял ты в душу свою красоту,
Не страшна тебе гибель безвинная.
По стогнам Ленинграда
Брожу я по ночам.
Такая вот награда
Стареющим очам.
Передвигаю ноги,
Увы, уже с трудом.
Знакомые дороги,
Знакомый старый дом.
И слышу чутким слухом
В мерцающей ночи,
Как где-то очень глухо
Мелодия звучит.
То скрипка зарыдает,
То флейта запоёт
И в воздухе растает,
Отправившись в полёт.
А мне лететь за нею
Как будто не с руки,
Вот я и цепенею
На берегу реки.
«Почему строчка Дельвига молодого длинна?..»
Почему строчка Дельвига молодого длинна?
Не потому ли, что жизнь оказалась себя короче?
Вот жениться успел, но это же не вина.
«Отравить мою жизнь смогла», – написать захочет.
И напишет. Ведь у поэта обычно что на уме –
То без долгих раздумий ложится на лист бумаги.
Он может это лучше или хуже уметь,
Но сказать то, что думает, ему хватает отваги
Всегда, так же как и отваги быть самим собой.
Если дружить, так дружить не на жизнь, а насмерть,
С Пушкиным, Баратынским, спорить с самой судьбой,
Чуть ли не пулю за них схватить, а не то что насморк.
«Придумать сюжет и форму найти…»
Придумать сюжет и форму найти
Трудней и трудней, прости.
Как будто ты встал посреди пути,
Не зная, куда брести.
Конечно, и годы своё берут,
И мир тревожней вокруг:
То один умрёт, то другого убьют
В пороше украинских вьюг.
А хочется просто закат и рассвет
Безоблачных дней встречать,
И ни перед кем не держать ответ,
И лишь за себя отвечать.
И счастье близких, и их покой
Держать во главе угла.
Чтоб совесть, когда уплывёшь рекой,
Как парус, была бела.
Читать дальше