Артем Белоусов - Последняя исповедь Орфея

* * *

Перед тем как полноценно отдаться сну, голову всегда посещают мысли "созидательного" характера. Именно в этот молниеносный промежуток рождаются сюжеты и образы, которым не суждено быть изъятыми из лона беглых мозговых процессов на свет божий. Насколько они ярки – настолько же они и скоротечны, будто бы на фундаментальном уровне им уготовлена судьба туриста, случайно прошедшего из одной двери в другую, бросившего в вашу сторону скорый надменный взгляд.

А вам остается лишь смотреть на уходящую возможность зацепиться за что-то эфемерное, дающее призрачную надежду оставить после себя нечто, что, быть может, будет менее зыбким, чем ваш хребет. И вот вы облизываетесь, скалитесь, как голодное животное, захлебываясь собственными же слюнями. И чем ближе закрытие двери за "туристом", тем более вы звереете, мечась по клетке, которую же сами неосознанно воздвигли, только заслышав первые робкие шаги гостя. Грызя прутья, вы пытаетесь вырваться на свободу, издирая тело в кровь, но тут чья-то невидимая рука резко дергает за рычаг, пол уходит из-под ног, вы выпускаете последний мощный выдох из груди.

Тишина.

* * *

Утро в моем распорядке дня не имеет привязки ко времени. Утро, день, вечер, ночь – неважно, процесс входа в реальность всегда болезненный. Тяжесть тела и общую закостенелость можно постараться снять сигаретами и крепким кофе, но это лишь заглушение симптомов, а не решение проблемы. Проблема здесь лежит в основах всего живого. Люди любят говорить, что секс – это маленькая смерть. Я же скажу, что пробуждение – маленькое перерождение. Кровать – матка, то, чем вы укрыты (будь то одеяло или бумажное полотенце) – плацента, через которую Морфей снабжает вас опиумом, полученным из млечного сока былых лживых сновидений, а также отправляет сигналы для управления фазами сна. Затем приходит акушер с именем будильник и насильственно вырывает вас из столь уютного места, бьет вас по лицу, наводит чутка лоска и отправляет на следующие четырнадцать-шестнадцать часов в свет. И так по кругу. Если же убрать из этой схемы акушера – задержаться в своей капсуле-матке все равно не выйдет, произойдет банальный выкидыш, и вот вы уже мертворожденный и раздавленный ползаете по полу родильного зала, пытаясь встать на ноги, раз за разом падая, разбивая свои колени.

Таковы правила.

Постепенно приходя в себя, я очутился в ванной комнате, стоящий полуголый подле зеркала. Окинув себя оценивающим взглядом, я принялся за каждодневные экзекуции, которые свойственны всей западной цивилизации: душ, чистка полости рта, избавление от растительности на лице. Будто машина, над которой поработал наладчик – все процессы настолько автоматизированы, что, если бы в этот момент в ванную ворвался незнакомец, всадивший в мою грудь пару ружейных дробей, – я бы спокойно окончил все эти действия, вышел из ванны и лишь только после этого рухнул навзничь.

Еще один взгляд в сторону зеркала. Вроде бы все не так плохо, особых изменений не наблюдаю. Единственная деталь, которую я подмечаю из раза в раз в последние месяцы – потухший взгляд. Для большинства подобное является сигналом о том, что человек перешел на новый этап жизни, окончательно созрел, возмужал и превратился в очередного индивида, двигающегося по заранее проложенным тропам бессчётным количеством его предков. Многие матери и отцы готовы закатить пиршество при первых проявлениях синдрома «потухшего глаза» у своего чада. Отныне потомок не будет доставлять хлопот, он оставит любые попытки протиснуться в гущу леса. Теперь для него есть только тропа, которую ему так любезно показали.

Быть может однажды, сидя в своем прохудившемся кресле на очередном собрании родственников, глядя на своего постаревшего партнера, не особо любимых детей, ненужных внуков, в нем загорится прежняя искра, которую он саморучно погасил в юношестве. Его взгляд перестанет быть стеклянным, появится несвойственная ему нынешнему жестикуляция. В глазах будет читаться ужас от происходящего сюра. Это – предсмертный поцелуй чего-то живого, чего-то, что, как обманчиво казалось ему самому, он уничтожил, оставив лишь пепел на месте былого величия личности, способной создавать, разрушать, не подчиняться. Поцелуй страстный, оставляющий привкус гари на губах, жгучий, как подожжённый абсент, выпитый на голодный желудок.