Сергей Коняшин - Бригантина в песках

Любой ценой догнать врага

За шахом в земли Хорасана

Пошли монгольские войска.

Вперёд – напористо и резво,

Оставив где-то позади

В тылу развалины Хорезма

И грабя всё, что впереди.

На запад – в чуждые пределы, –

Чтобы убить того, кто смел

Послать туда из луков стрелы,

Где не хотели его стрел,

Кто приказал рубить мечами

Тех, кто приехал без мечей,

И кто трусливыми ногами

Теперь пришпоривал коней.

Суд совершён. Страна Аллаха

Превращена в багровый чад.

И, как невысохшая плаха, –

Её углы кровоточат.

Не призывают муэдзины,

Как в дни великой старины,

К молитве мёртвые руины

Своей разрушенной страны.

Сожжён и вытоптан конями,

Мавераннагр 20 20 Мавераннагр – междуречье Сырдарьи и Амударьи. лежит в золе,

Завален мёртвыми телами

На окровавленной земле.

В свинцовом небе – шлейфы дыма.

В огне – роскошные дворцы,

И в них смердят невыносимо

В застывших позах мертвецы.

Там, где был край, богат и светел,

Разверзся сонм кровавых бездн,

И заносил горячий пепел

Надменный царственный Хорезм.

Октябрь – ноябрь 2004

Москва

Круг луны над волнами размыт, одинок и несветел.

Крупной рябью топорщат морские просторы ветра.

В ледяном и суровом краю распоясался ветер.

И, вцепившись в борта, словно нервы, дрожат леера.

В диком визге норд-оста звучит одинокая тризна.

Это реквием шторма опять затянул такелаж.

В этой песне рыдает и стонет от боли отчизна.

И, скорбя о родных, её слушает весь экипаж.

Напряжённо шипят и сопят озверело форсунки.

Судно гладким форштевнем уходит в седую волну.

Неподвижно и молча застыли на палубе юнги.

И пробоина медленно тянет эсминец ко дну.

Эти серые волны вгрызаются в волчьем угаре

В накренившийся левый пробитый торпедами борт.

И разбитые головы кружит от смрада и гари,

Словно рвётся огонь из разорванных кровью аорт.

На обугленной палубе – дым и убитые люди.

Старый боцман – как будто разрублен десятком секир.

Он упал среди гильз у ещё не остывших орудий.

Рядом с ним после взрыва убитым упал командир.

Волны давятся трупами в злой синеве полумрака.

Ледяной кипяток, как из крана, сочится из пор.

Океан забирает погибших друзей с полубака.

Растворяется в сизом тумане немецкий линкор.

Исподлобья следя за шагами крадущейся смерти,

С иступленной досадою шепчет один из ребят:

«Вас заставят за это ответить, фашистские черти!

Нам недолго осталось до встречи – за нас отомстят!»

Мрак студёной воды обжигающе вязок и колок.

Тяжело и мучительно так на плаву умирать.

А в немецком тылу где-то есть украинский посёлок,

Где ушедшего сына с войны дожидается мать.

27 ноября 2004 г.

Москва

Снега лежат на чёрных ветках

Неаккуратно.

Нам – лишь вперёд в рубцах и метках,

А им – обратно.

Нам – сухари на стол и воду,

Чтоб вымыть руки.

Мы умирали за свободу.

Они – со скуки.

Им – магазинные витрины,

Они богаты.

А нам – другие магазины

И автоматы.

Заградотряд бил наши спины

В поту и в пыли,

И тюрем смрадные картины

Не их гноили.

В траншеях, вырытых руками,

Мы – ниц лежали.

И в них фашисты шмайсерами

Нас – убивали.

Душистый пар и водка с перцем

В горячей бане –

Им не лежать с пробитым сердцем

В Афганистане.

Им – радость жизни и поблажки

Счастливой доли,

А нам – увядшие ромашки

И чувство боли…

Февраль 2005 г.

Соловки – Архангельск

Воспевал я город флотский,

Полный горя и свинца,

Как поэт и бард Высоцкий –

Черногорские сердца.

Я не то, чтобы старался

Быть отличным от других,

Пусть не там, где надо, дрался,

Но всегда – среди своих.

Просто часто мне казалось,

Что не то всё и не так,

Что не та мне жизнь досталась,

Что я волк среди собак.

К мести жаркие стремленья

Был унять не в силах я,

Постаревший днём рожденья

На четыре летних дня.

Разгружавшие бананы,

Что пришли из дальних стран,

Мы не знали, что в те страны

Ездил с третьего пацан –

Тот, что вечно оставался

Ни при чем и не у дел,

За еду ни с кем не дрался.

Видно, есть он не хотел…

Я не сравнивал две жизни –

С той и с этой стороны,

Как не сравнивают в тризне

Поминания и сны.