Виктор Меркушев - Петербург в произведениях поэтов «Золотого» и «Серебряного» века русской литературы

Чему бездарное в вас сердце
радо?
Славянщине убогой? Иль
тому,
Что к «Петрограду» рифм
грядущих стадо
Крикливо льнёт, как будто к
своему?

Но близок день – и
возгремят перуны…
На помощь, Медный Вождь,
скорей, скорей!
Восстанет он, всё тот же,
бледный, юный,
Всё тот же – в ризе
девственных ночей,

Во влажном визге ветреных
раздолий
И в белоперистости вешних
пург, —
Созданье революционной
воли —
Прекрасно-страшный
Петербург!

Твой остов прям, твой облик
жёсток,
Шершавопыльный – сер
гранит,
И каждый зыбкий
перекрёсток
Тупым предательством
дрожит.

Твоё холодное кипенье
Страшней бездвижности
пустынь.
Твоё дыханье – смерть и
тленье,
А воды – горькая полынь.

Как уголь дни, – а ночи белы,
Из скверов тянет трупной
мглой.
И свод небесный, остеклелый,
Пронзён заречною иглой.

Бывает: водный ход обратен,
Вздыбясь, идёт река назад…
Река не смоет рыжих пятен
С береговых своих громад,

Те пятна, ржавые, вскипели,
Их ни забыть, ни затоптать…
Горит, горит на тёмном теле
Неугасимая печать!

Как прежде, вьётся змей твой
медный,
Над змеем стынет медный
конь…
И не сожрёт тебя победный
Всеочищающий огонь.

Нет! Ты утонешь в тине чёрной,
Проклятый город, Божий враг!
И червь болотный, червь
упорный
Изъест твой каменный костяк!

В минуты вещих одиночеств
Я проклял берег твой, Нева.
И вот, сбылись моих
пророчеств
Неосторожные слова.

Мой город строгий, город
милый!
Я ненавидел – но тебя ль?
Я ненавидел плен твой стылый,
Твою покорную печаль.

О, не тебя, но повседневность
И рабий сон твой проклял я…
Остра, как ненависть, как
ревность,
Любовь жестокая моя.

И ты взметнулся Мартом
снежным,
Пургой весенней просверкал…
Но тотчас, в плясе безудержном,
Рванулся к пропасти – и пал.

Свершилось! В гнили, в
мутной пене,
Полузадушенный, лежишь.
На теле вспухшем сини тени,
Закрыты очи, в сердце тишь…

Какая мгла над змием медным,
Над медным вздыбленным
конём!
Ужель не вспыхнешь ты
победным
Всеочищающим огнём?

Чей нужен бич, чьё злое слово,
Каких морей последний вал,
Чтоб Петербург, дитя Петрово,
В победном пламени восстал?

Опять мороз! И ветер жжёт
Мои отвыкнувшие щёки,
И смотрит месяц хладноокий,
Как нас за пять рублей влечёт
Извозчик, на брега Фонтанки…
Довёз, довлёк, хоть обобрал!
И входим мы в Петровский зал,
Дрожа, промёрзнув до изнанки.
Там молодой штейнерианец
(В очках и лысый, но дитя)
Легко, играя и шутя,
Уж исполнял свой нежный
танец.
Кресты и круги бытия
Он рисовал скрипучим мелом
И звал к порогам «оледелым»
Антропософского «не я»…
Горят огни… Гудит столица…
Линялые знакомы лица, —
Цветы пустыни нашей невской:
Вот Сологуб с Чеботаревской,
А вот, засунувшись за дверь,
Василий Розанов и дщерь…
Грустит Волынский, молью трачен,
Привычно Ремизов невзрачен,
След прошлого лежит на Пясте…
Но нет, довольно! Что так
прытко?
Кончается моя открытка!
Домой! Опять я в вашей
власти —
Извозчик, месяца лучи
И вихря снежного бичи.