Адмиралтейскою иглой
Холщёвый небосвод проколот,
Там выбивал чугунный молот
Петру гранитный аналой.
И Петропавловский собор
И исторические башни
Про день минувший, день
вчерашний
Ведут негромкий разговор.
Старообрядческий канон
Там слышен старых песнопений,
Скользят напудренные тени
Елизаветинских времён.
И к Таракановой княжне
Текут неторопливо воды,
И каземат глухие своды
Закрыл, как вежды, в полусне.
Там Пален даму пригласил
На бал с учтивостью манерной
И Павел замок Инженерный
Предсмертным криком огласил.
А в Императорском саду
Ковром подстриженная
травка,
И к ночи Зимняя канавка
Пророчит Невскую беду.
Там скачет всадник и бежит
Пугливо пушкинский Евгений,
От Ладоги и наводнений
Столица под водой лежит.
Христова воскресенья храм
И бомба близкого прицела:
Полуразорванное тело —
Угроза будущим царям.
Там занесён татарский кнут
И, кажется, что очень скоро
По Зимнему Дворцу «Аврора»
Прощальный сделает салют.
Но Золотой Орды не трусь!
Пускай повыжжены колосья
Пусть головою гложет пёсьей
Опричнина Святую Русь.
За годом пусть уходит год,
И Град Петра в оцепененье,
И всё ж Христова Воскресенья
Распятая столица ждёт.
Валентин Горянский
(1887–1949)
Настоящее имя Валентин Иванович Иванов. Незаконнорожденный сын князя Эдмона Сулимана-Грудзинского. Воспитателем и наставником мальчика был дальний родственник матери, беллетрист И.Л. Леонтьев-Щеглов. Под его влиянием Горянский начал писать стихи. Первая публикация состоялась в 1903 году на страницах «Русского паломника». В 1913 поэт был приглашён сотрудничать в «Сатирикон», где наряду с Сашей Чёрным и П.П. Потёмкиным становится одним из поэтических лидеров журнала. Первым стихотворным сборником Горянского стала книга «Крылом по земле», изданная в 1915 году. Февральскую революцию поэт встретил восторженно, после Октябрьской – сначала уехал в Одессу, а затем в Константинополь. В 1926 году переселился в Париж. Восемь лет был слеп, однако врачам удалось восстановить зрение после операции. Горянский писал сказки, стихи, комедии, написал даже роман в стихах «Парфандр и Глафира», но всё равно оставался неизвестным не только для читателя на далёкой родине, но и для русской эмиграции, считавшей его чужаком и автором, не заслуживающим внимания. Большая часть из написанного Горянским до сих пор так и остаётся неизданной.
Чёрное небо хмурится,
Далеко до зари…
Молится богу кривая улица,
Загасивши свои фонари.
Тускло плиты панельные
Дробят случайный свет,
Падают с крыши слёзы
капельные:
У кого-то чего-то нет.
Улица слезами моется,
В чёрном небе непроглядная
тьма.
Кто же за улицу Богу помолится,
Как не она сама?
«Ты прости меня, улицу с
переулками,
С фонарями, господи, не осуди,
С воротами, дворами гулкими,
С мостовой на моей груди…
Ты прости меня, тёмную и
жуткую,
С громадами жёлтых стен,
С пьяной, грязной
проституткою,
Попавшей в каменный плен.
Ты прости меня за ребяток
маленьких, —
Жаль их, господи, жалко
мне, —
Нет у меня цветочков аленьких,
Бабочек нет у меня к весне.
Ты прости меня с дождём и
холодом,
С башнями фабричных труб,
С матерью, истомлённой
голодом,
Со всеми, кто зол и груб…
Улица я, улица проклятая…
Тяжело мне горести рожать,
Чем же, господи, виновата я,
Что до поля мне не добежать?
Что бочком-канавкой
придорожною
У калитки садовой не прилечь
Там, где сладкую, тревожную
Сердце девичье
подслушивает речь…»
Улица слезами моется,
В вечернем небе
непроглядная тьма.
Кто же за улицу Богу
помолится,
Как не она сама?..
В каменном плену всё
недужно.
Болит щербатая городская
грудь,
Счастья нет, а ведь оно так
нужно…
Разве не нужно счастья
сколько-нибудь?
Разве сами вы не встречали
бедных?
Не слышали вздохов, не
видели слёз,
Слёз людей, затерянных
среди победных
Ремней приводных и маховых
колёс?
Счастья нет у людей, а
счастья надо…
Я знаю один маленький
магазин, —
Много в нём фруктов,
печенья и шоколада
Разложил на полках
гостеприимный грузин.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу