Зинаида Миркина - Дослушанный звук

О, Боже мой, что делается в мире! —
Он полон светом, растворен, промыт.
Свет входит в грудь, свет раздвигает шири,
Вторгается внутрь глины и – творит!

А мы? О, чем мы заняты сегодня,
Когда весь мир, как растворенный Храм,
Сзывает нас, и светлый Дух Господень
Такое Дело предоставил нам?!

Мои собеседник безымянный,
Тот, с кем не скучно никогда,
Чьи речи льются постоянно,
Как шелестящая вода.
Мой собеседник неизменный,
Когда в лесу беззвучный дождь,
Я слышу голос сокровенный,
Я чувствую, как Ты идешь
За каплей падающей следом,
В лад всей Вселенной, сердцу в лад, —
И начинается беседа,
Где слушают и говорят
Одновременно… И чем тише,
Тем больше веской правоты, —
И ровно сколько сам услышишь,
Настолько же услышан ты…

Жизнь – это слух. Смерть – это глухота.
Ещё жива. Ещё имею уши.
Ещё душа в себе не заперта,
Ещё могу другие души слушать.
И вслушиваться в тот тишайший Дух,
Что наполняет Вечностью минуту.
Жизнь вечная – есть абсолютный слух. —
Возможность постиженья Абсолюта.

Мне душу дождь заворожил.
Уже совсем не надо сил,
Не надо знать, что будет впредь,
Не надо ведать и уметь,
Не надо подымать весла,
Чтоб лодка жизни вдаль плыла.
А может это, наконец,
Дозвался до души Творец?
И начинается возврат
На тысячу веков назад…
На тысячу, на миллион —
До сотворения времен,
До своеволья моего —
До отделенья от Него…

И снова дождь. И снова слышу,
Что мир ещё не есть, но был
И будет. И над самой крышей,
И под землею – шепот сил,
В своей таинственной свободе
Свершающих круговорот:
Все то, что есть, уже уходит,
А то, что было, вновь грядёт.
И остановки нет под сенью
Дробь отбивающих минут,
Дыханье – вечное движенье,
Неутомимый бесприют.
Дух оставляет пепелище,
И землю размывает вал.
И почву только тот отыщет,
Кто вовсе не её искал.

Мир входит внутрь, вплывает в душу
Смысл тайный, запах Бытия.
Часами можно молча слушать,
Как бьется о листву струя.
И постигать как звери – нюхом —
Проникновением одним
Простор, где запах равен Духу,
И Дух, как запах, ощутим.

Здесь всё тебя пережило. —
Дом старый. Хрупкое тепло
Белёной печки, тишина
И золотистая сосна,
И весь знакомый с детства вид.
Но это всё тебя хранит.
Ты выплакала здесь глаза,
Но ни одна твоя слеза
Не затерялась без следа,
А все они втекли сюда,
Вот в эти стены и в меня.
И запах прожитого дня,
Как легкий вздох родимых губ,
Хранит в себе молчащий сруб.

А эти линии ветвей
В немой недвижности своей
И листьев зыбкие огни, —
Кого, скажи, хранят они?
Ты знаешь… Так же, как и ты,
Он нем, и все Его черты
Размыты, и Его следа
Никто не видел никогда.
И всё-таки со всех сторон
Ко мне доносится: вот Он!
Вселенской тишиной храним,
Он здесь. Как ты. Ты в Нём и с Ним.
Ведь тот, кто совершенно нем,
Уже не отвлечен ничем
От сердцевины бытия,
В которой слиты ты и я.

Сосчитан Богом каждый волос
И все огни на небосводе,
И все листы, и каждый колос…
Но что уходит? Что уходит?

Куда втекает жизнь земная?
Кто сможет дни свои расчислить?
И почему Господь роняет
Нас всех, как лес роняет листья?

И остаётся только ветер,
Да холод осени, да ливни,
И убывает всё на свете,
И только нежность неизбывна…

Они живут, не отбирая
Пространств у духа. До сих пор
Леса мои, как кущи рая,
Хранят мой внутренний простор.

Леса мои… Но отчего же
Мир, как деревья, не затих?
И мы ещё никак не можем
Не отбирать пространств чужих?