Зинаида Миркина: Дослушанный звук

Холодный дождь в моём окне.
Хозяйничает вихрь за дверью.
Снаружи – буря. А во мне…
Во мне – безмолвие доверья.

Оно скрывается на дне,
В непререкаемом покое.
Снаружи слёзы, а во мне
О, Боже, что во мне такое?

Что значит эта тишина
В ответ на громы и угрозы? —
Покой растущего зерна,
Вбирающего наши слёзы.

Какие тайные дожди
Питают корни этих песен?
Снаружи – страх, а там, в груди —
То, что его уравновесит…

Плеск листьев… капель перестук…
Но что-то есть невнятней, тише —
Домирный тот, родимый звук,
Что может лишь душа расслышать.
Струя глубинного тепла,
Чуть плещущая сквозь дремоту…
Душа как будто бы спала,
И вдруг её окликнул кто-то.
И вызволил из полусна,
Из полужизни, полусмуты, —
Миг пробужденья… Я нужна!
Мучительно нужна кому-то…
Вот так, как мне – шумящий вяз
И тот туман почти незримый,
Так вся душа моя сейчас,
Вся жизнь моя необходима.
Я кем-то призвана. И вот,
Как ветки плещущие эти,
Ищу свой звук, свой путь, свой ход,
Чтобы немедленно ответить.

И с веткой ветка, лист с листом
Во что-то сложатся потом.
Потом… потом… Остановись —
Откуда-то втекает жизнь
Сюда. И будет течь и течь
Рекой… А может это речь?
И узел сросшихся берёз
Есть Слово, что не произнёс,
А произносит в этот час
Вот Тот, кто окликает нас.
И для Него всего лишь миг —
Наш век, который так велик,
Что хватит времени постичь
Тот со звезды идущий клич.
Всего лишь миг… Который год
Он длится? – Дерево растёт,
И этот рост есть жизнь моя,
Закон и мера бытия.

Я призвана Тобой, мой Боже,
Я призвана вон той сосной,
Сверканьем золотистой дрожи
В листах, и этой тишиной.

В родном лесу, рассветной ранью
Едва очнувшемся от сна,
Волною властного призванья
Вступает в сердце тишина.

Я призвана лучом рассвета,
Меня зовёт закатный час.
Я знаю: был весь мир ответом
На тайный зов, немой приказ.

Его ослушаться не в силах
Никто. Не подведён итог,
И Лазарь встанет из могилы,
Когда его окликнет Бог.

Ты Сам противиться не можешь
Призванию. И час придёт,
Когда Ты мне ответишь, Боже,
Раз вся душа Тебя зовёт.

Лесная, чуткая поляна.
Сосны шуршащая кора.
Полоска легкого тумана
И еле слышный треск костра.
Как будто это речь такая,
Как будто от земного сна
Живую душу окликает
Сгустившаяся тишина.
И оживает тень за тенью —
Дрожащий звук, скользящий след…
Сейчас наступит пробужденье,
И ты поймешь, что мертвых нет.

День был без солнца. Лес застыл.
Ни дуновения, ни блика.
В своем спокойствии великом
Он как бы набирался сил
Для вглядыванья внутрь.
Бескрайность.
Была до одури близка,
И все же надобны века
Для разворачиванья тайны.
И этот день века вмещал
В свой неподвижный интервал, —
В пространство тихое, пустое
Меж жизнью этою и тою…

Есть где-то море… Где-то там,
Среди пустых широт
Моя Душа, как гулкий Храм,
Меня безмолвно ждёт.

Моё Начало и Исток,
Немеряная гладь, —
Молчащий, неподвижный Бог,
Неустающий ждать…

А Бог давно утратил счет.
И что Тому года,
Кто никогда не устает.
Ты слышишь? – Никогда…
О, если б только не забыть,
Придя к своей черте,
Того, Кто не устал любить,
Распятый на кресте…

Суть созерцания – всегда
Есть самосозерцанье, это
Как бы высвобожденье света
Из наших стенок и клетей. —
Познать себя внутри твоей
Души, тебя – в своих глубинах.
И, видя вновь, что мы едины,
Который раз родиться вновь,
Познав, что в мире есть Любовь.

Вечереет… Это значит,
Кто-то в небе тихо плачет,
И стекающие слезы
Вдруг становятся березой
Или тонкою сосною
И свисают надо мною…

Ей дела нет до наших бед.
И до своих. Ей дела нет
До смерти, – вековой сосне,
Чуть-чуть шуршащей в вышине.