Давид Гофштейн - Избранное

В купе накуренном сидели вчетвером.
Дюканов — твой сосед, упорный, полный сил
Мне простота мила, и в облике твоем
Она явилась мне, я за тобой следил.

Копна светящихся волос звала меня
В поля, где шел я в детстве по стерне.
Я снова ощутил, как много сил, огня
В руке, которую ты протянула мне.

Как наше завтра, вдохновенна ты…
Посмотришь на тебя — тотчас в душе светлей.
Потом я часто подмечал твои черты
И в матери своей и в дочери своей…

Наш гнев разнес
Убийц притон,
«Угодный богу»,
Чтоб даже пес
Не знал, где он
Поднимет ногу.

Я вижу давнее: ясна,
Над Киевом царит весна;
Проснулся день и свеж, и светел,
И весел в бездне голубой,
Но за оградой вновь он встретил
И ярко озарил разбой.

Здесь, во дворе монастыря,
«Гостей» приветствовать готовы!
Того — плевком в лицо даря,
Ударом по щеке — другого.

А если стар да если сед,
Рви бороду! — один привет.
А если молод да красив —
Приветствуй, челюсть раздробив!

Слепящий дикий гнев кипит,
Туманит головы, неистов.
Нет злей ругательства, чем «жид»,
Издевки злей, чем «коммунисты»!

Не солнцу и не звездам быть
В свидетелях народной кары,
Не ими поклялись мы мстить;
И песни те и речи стары.

Наш гнев разнес
Убийц притон,
«Угодный богу»,
Чтоб даже пес
Не знал, где он
Поднимет ногу.

Не монастырь
В лазурь простер
Кресты без счета —
Народ в простор,
В свободный мир
Воздвиг ворота.

Вновь красные и черные знамена…
Ушел Серго, Серго родного нет!
Томится сердце болью затаенной,
Туман все одевает в серый цвет.

Кавказ, и Прага, и тот год!.. Храню
Я три заметы в памяти всегда.
Там был Давид, брат Ошера родного…
Да, близостью к тому большому дню,
Дню Пражской конференции, когда
Вы вместе встретились,
Горжусь я снова, снова…

Тот ясный взор, тот сокровенный свет
И я узнал. Вокруг вставал Кавказ,
Где ты работал рук не покладая.
Сильнее смерти мысль! О, ты не умер, нет!
Огонь любви в твореньях не погас,
Со смертью спорит жизнь твоя большая!

На просторах родимых
В стране,
Что прекраснее всех,
Я тебя не искал —
Ты само приходило ко мне.
Ты, как свежесть плода,
Утоляло мне жажды огонь,
Ты, как друга рука,
На мою опускалось ладонь…
Потому,
Знаю я,
Тайной прелести полон наш труд,
В каждом слове моем
Тлеет миру невидимый трут —
То грядущего пламя
Сегодня тобой зажжено,
Овладеет сердцами
И души согреет оно.
Это время придет —
Во всю мощь прозвучит моя песнь;
Это время придет,
И потомки услышат:
— Я есмь! —
Ибо песня поэта —
Грядущее
В нынешнем дне, —
То грядущее лето
В сегодняшней
Трудной
Весне!

Отвагу, что ты воспитала во мне
Родная страна,
Я в сердце храню
И в песне храню.
Отвага, что ты воспитала во мне, —
Оружье мое во славу твою,
Родная страна.

Люблю свою бессонницу, когда
Со мною вместе бодрствуют заводы
И волжскую ко мне доносят воду
Теплом и светом чудо-провода.

Люблю свою бессонницу, когда
Со мной ночные бодрствуют светила
И дарит мне недремлющую силу
Лучей своих далекая звезда.

Люблю свою бессонницу, когда
Заря, смеясь, глядит в мое оконце
И пред лицом проснувшегося солнца
И звезды гасят свет, и города.

Сердце, снова
Рвешься? Жди!
Наше слово
Впереди!

Каждый фибр
Обнажен,
Но наш выбор —
Ясен он!

Ты — на ложе
Тишины.
Грудь ведь то же,
Что ножны.

И когда мне
Пробуждать
В сердце пламень,
Мне лишь знать;

Быстро, смело
Ринуть в бой,
Чтоб вскипело
Правотой,

Чтоб грозой
Ему сверкать,
Чтобы с боя
Право взять.