Светлана Менделева - По одну сторону горизонта

Мы всё ходим друг за другом,
Кто один, а кто с супругом,
В напряжении упругом
И в тумане по земле…
А он летит, прямой и чёрный,
Гордой птицею учёной.
Он на белом на сигвее,
Как на белом на осле.

Ах, подари мне веру, мой единоверец!..
Я мал, как заяц, и зол, как перец…
Я глуп, как маленький щенок,
Ах, если б я поверить мог,
Была бы ноша мне легка уже давно…
Но я в неведеньи пока, и мне темно.

Он, верно, инопланетянин.
Может, юпитеритянин, но пришелец, чёрт возьми.
А мы опутаны сетями и наполнены страстями
и не поняты детьми. Дрожит переплетенье нитей,
и комедия, взгляните, — повторяется века. Но вот горит
предохранитель, на мерцающем граните замыкается
строка.

Он, верно, даже гуманоид.
Не кивай на паранойю, я же вижу, он чужой. А мы, как
бабочки в альбоме, сжаты в божеской обойме, схожи
телом и душой. А мы — молекулы в потоке, но в белковой
массе только видно общие черты и отклонения орбиты.
А подробности убиты, и потребности просты.

Все суеверия и знаки,
притяжения и драки — тень атаки пустоты. Мы
предсказуемо жестоки, точим мелкие пороки, прячем
кроткие черты. Но валит снег, и из трамвая виден мост
и мостовая, занесённая пургой… А эти инопланетяне, эти
юпитеритяне надоели, дорогой.

Он, верно, инопланетянин.
Эти юпитеритяне — странный всё-таки народ. А мы
в заснеженном трамвае, света капсула живая по
лыжне скользит вперёд. А мы качаемся по кругу,
прижимаемся друг к другу, обнимаем облака. Пока хранит
предохранитель, на мерцающем граните не дописана
строка.

Мимо глядишь растерянно,
Дав догореть лету.
В темени, что до темени,
Места тебе нету.
На поводу, не по воду,
Ходишь, глаза прячешь
И по любому поводу
Плачешь, опять плачешь…

Он не тобою мучится
И не тебя помнит.
Есть у него попутчица
По темноте комнат,
Есть у него рассказчица,
Та ещё жар-птица…
То-то тебе и плачется,
То-то и не спится…

Склеишь судьбу не очень-то
Глупою мечтою.
Кто бы он ни был, доченька,
Слёз твоих не стоит…
Боль-то баюкать нечего,
Боль голодней волка.
Что там с любовью нежничать,
Нет от неё толка.

Когда я уйду,
Заплачет каждый о себе. И пусть
Рассвет покажется размыт и пуст.
И сердце, выдохнув грусть,
Собьётся с ритма.
Ангелы вдруг
Ко мне слетят из мрака с нотами в руках —
Два негра в белых фраках. И на облаках
Только для вас
Мы будем петь джаз.

Когда я уйду,
Ни на минуту не замрёт поток.
И Бог на счётах подведёт итог.
Но слёзы в ваших глазах
Его направят руку.
Мой коллектив —
Два негра в белых фраках, словно негатив,
Едва коснутся клавиш, душу в рай впустив.
И только для вас
Мы будем петь джаз.

Когда я уйду…
Я вам верну от всех сердец ключи.
Меня жалеть, поверьте, нет причин.
Ещё глаза горячи,
Но сохнут слёзы.
Ангельский бэнд —
Два негра в белых фраках, два моих крыла.
Их седина безукоризненно бела.
С ними для вас
Мы будем петь джаз.

Под лепестками нот протекает
Ночи цветной река…
Сутки толкая, стрелки стригут века.
Утром на сцене серые тени,
Заспанный контрабас.
До воскресенья нам остаётся
Джаз.

Что происходит на свете?
А просто зима.
Громы и молнии город качают, играя…
Вы полагаете, всё это точно Израиль?
Я полагаю, синоптики сходят с ума.

Что же за всем этим будет?
А будет январь.
В Иерусалиме сугробы, в пустыне — потоки.
Снова с особым размахом на Ближнем Востоке
Боги зимы перелистывают календарь.

Что же из этого следует?
Строить ковчег.
Температура плюс три, но стихия стихает.
Дворник, седой эфиоп, над метлою вздыхает,
Глядя с тоской африканской на выпавший снег…

Площадь — большой океан с тротуаром внутри.
И третий день ураган сотрясает округу…
Нет электричества. Дайте ж, сударыня, руку,
И раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три!..

Конец света дышит мне в спину.
Глоток быта дарит вдруг негу…
Возьми грушу и не верь сплину.
Читай книгу и гляди в небо.
Всё так близко — холодок кожей.
И так ярко, что порой страшно.
Не нам колокол. Но нам — тоже.
Хрупка наша из песка башня.