«Мгновенье важнее, чем день…»
Мгновенье важнее, чем день,
Процесс, – чем итог.
Ах, ласточки тень
У ног!
Как в юности, я без труда
Забыл про беду.
Не важно, куда
Приду.
Дорога – не след за спиной,
Не даль впереди,
А ветер хмельной
В груди.
«Не к раю, а к острому краю судьбы…»
Не к раю, а к острому краю судьбы
Душа подойдёт и невольно замрёт,
Ни сил не имея для новой борьбы,
Ни воли шагнуть безоглядно вперёд.
Застынет нагая на жгучем ветру,
Бесплотная, но всё равно – существо.
Мне, смертному, легче – я только умру,
А ей-то, бессмертной, тогда каково?
Чёрное и белое – два крыла.
Тёмною и светлою жизнь была.
То клонилось чёрное до земли,
Словно черти скорые в ад несли.
То взмывало белое к небесам,
Словно поднимал меня ангел сам.
Ровным и размеренным не был путь.
Дотяну до смертыньки как-нибудь.
И поникнут разные два крыла,
Будто праздные.
Вот и все дела.
«В бочонке томился коньяк энисели…»
В бочонке томился коньяк энисели
12–14 лет,
Пока не собрал воедино букет
Прекрасной земли Руставели.
Тончайшие запахи, краски и звуки
Любимых небес и земли
Коньяк сочетает.
И это смогли
Сердца и корявые руки.
«Я вышел в кожаном пальто…»
Я вышел в кожаном пальто
И водоплавающей кепке,
Не огорчит меня ничто:
Ни дождь, ни снег осенней лепки.
Я толстой кожей защищён
От непогоды и напасти.
Но крепок чересчур заслон —
Его не одолело счастье.
«Тоске предаваться не надо…»
Тоске предаваться не надо,
Хотя на душе тяжело.
Хорошее время пришло —
Пора листопада.
Отправлюсь на станцию Волга,
К лесам, где царит листобой,
Где сам с непутевым собой
Останусь надолго.
Становится тайное явным
Осенним задумчивым днём —
Ну что ж, разобраться рискнём
В заветном и главном.
Нелёгкие прожиты годы,
И опыт накоплен большой,
А что у меня за душой,
Не скрыть от природы.
Я знаю, она не пристрастна:
Казнит и утешит сама…
Унынью – греху от ума —
Душа не подвластна.
Ночь истаяла в легком туманце,
На рассвете рассеяло мглу.
Выпускницей на школьном балу
Закружилась черёмуха в танце.
На опушке весеннего леса
Хорошо танцевать и не знать,
Что сорвёт с неё платье, как тать,
Легкомысленный ветер-повеса.
И любуясь девчонкой, волнуясь,
Так и хочется крикнуть: “Постой!”
Но великой своей красотой
Дорожить не научена юность.
Улыбка луны холодна —
Скупое подобье ответа.
Меня не согреет она
Теплом отражённого света.
Природа иные сердца
Лишает способности к страсти.
Я вас разгадал до конца
И силу мучительной власти:
Вы, словно луна, хороши,
Но все ухищренья искусства
Не скрыли холодной души —
Наперсницы лунного чувства.
«Испестрили склон печурки…»
Испестрили склон печурки,
Но стрижей не видно тут.
Удивительные щурки —
Землекопы – в них живут.
Голосок – подобье чуда:
Что вблизи, что вдалеке,
Он, как будто ниоткуда,
Всюду слышен по реке.
Над излукою речною —
Вон! Гляди! Мелькнул – и нет,
Словно пущенный пращою
Семицветный самоцвет.
“Мяуканье” и “свист”
Сплелись – не расцепиться,
А «кошка» и «флейтист» —
Одна чудная птица.
Подобной – золотой
И ярко-изумрудной,
А крылья с чернотой —
Прослыть несложно чудной.
Со стародавних дней
Дружна с лесною тайной.
Бывает встреча с ней
Счастливой, но случайной.
«Уклада нет – едва живёт страна…»
Уклада нет – едва живёт страна:
В глухой тоске, а чаще – во хмелю,
Разграблена, унижена, больна.
Что делать мне? Я так её люблю!
Опоры нет – грядущее темно,
А прошлое оболгано, как зло,
Нет никакой надежды, что оно
Послужит утешением. Прошло!
И только вера в Бога глубока.
Но Промысел Его не нам понять —
Смиренно примем смутные века,
Как наказанье, то есть благодать.
«Соловьиной трели горка…»
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу