И среди этих заметок – вдруг как крик о безысходности своего собственного положения: «Многие забывали, что Карамзин печатал свою историю в России, в государстве самодержавном, что государь, освободив его от цензуры, сим знаком доверенности налагал на Карамзина обязанность всевозможной скромности и умеренности. Повторяю, что История Государства Российского есть не только создание великого писателя, но и подвиг честного человека» (XI, 57).
И еще есть у Пушкина одно признание – очень личное, «автобиографическое». Оно в другом неоконченном прозаическом произведении – «Романе в письмах» (1829 г.): «Не любить деревни простительно монастырке, только что выпущенной из клетки, да 18-летнему камер-юнкеру. Петербург прихожая, Москва девичья, деревня же наш кабинет» (VIII, 52). Здесь и намек на «неподобающее летам» придворное звание, и тоска по трудам в уединении деревенского кабинета. Мечте этой, увы, не было суждено осуществиться.
Отражая в своем романе перипетии далекой Франции XVIII века, Пушкин мысленно оценивал состояние русской литературы последекабрьского периода, ее положение в обществе.
Здесь все сложно и противоречиво. Ведь, с одной стороны, рассказывает Пушкин, вглядываясь в бурлящие парижские вихри, в пору общественного смятения литература и наука выходят из своего затворничества, в свет, на городские площади. Но приводит это лишь к тому, что ученые, философы и поэты начинают «угождать моде». Пушкин к концу жизни все отчетливее сознает, что «настоящее место писателя есть его ученый кабинет, и что… независимость и самоуважение одни могут нас возвысить над мелочами жизни и над бурями судьбы» (ХII, 81) [397].
Он сумел возвыситься. И, взявшись за роман исторический, остался «поэтом действительности», писателем современности.
Помните, у Пастернака:
Однажды Гегель ненароком
И, вероятно, наугад
Назвал историка пророком,
Предсказывающим назад…
И бал блестит во всей красе… (VI, 114)
А.С.Пушкин. «Евгений Онегин»
Прежде чем попасть на бал в Зимний дворец вместе с Ибрагимом и Корсаковым, читатель узнает, что «ассамблея была дело должностное, и государь строго требовал присутствия своих приближенных» (VIII, 15).
Описание ассамблеи, как оно было опубликовано Пушкиным в 1830 году в «Литературной газете», – одна из самых красочных картин его исторического романа:
«В большой комнате, освещенной сальными свечами, которые тускло горели в облаках табачного дыму, вельможи с голубыми лентами через плечо, посланники, иностранные купцы, офицеры гвардии в зеленых мундирах, корабельные мастера в куртках и полосатых панталонах толпою двигались взад и вперед при беспрерывном звуке духовой музыки. Дамы сидели около стен; молодые блистали всею роскошию моды. Золото и серебро блистало на их робах; из пышных фижм возвышалась, как стебель, их узкая талия; алмазы блистали в ушах, в длинных локонах и около шеи. Они весело повертывались направо и налево, ожидая кавалеров и начала танцев. Барыни пожилые старались хитро сочетать новый образ одежды с гонимою стариною: чепцы сбивались на соболью шапочку царицы Натальи Кириловны, а робронды и мантильи как-то напоминали сарафан и душегрейку. Казалось, они более с удивлением, чем с удовольствием, присутствовали на сих нововведенных игрищах и с досадою косились на жен и дочерей голландских шкиперов, которые в канифасных юбках и в красных кофточках вязали свой чулок, между собою смеясь и разговаривая как будто дома» (VIII, 16).
Все новые и новые подробности открывались взору Корсакова: «Императрица и великие княжны, блистая красотою и нарядами, прохаживались между рядами гостей, приветливо с ними разговаривая», «…толстый господин, с толстым букетом на груди, суетливо вошел, объявил громогласно, что танцы начались…»
И опять неожиданное зрелище, поразившее Корсакова: «Во всю длину танцевальной залы, при звуке самой плачевной музыки, дамы и кавалеры стояли в два ряда друг против друга; кавалеры низко кланялись, дамы еще ниже приседали, сперва прямо против себя, потом поворотясь направо, потом налево, там опять прямо, опять направо и так далее <���…> Приседания и поклоны продолжались около получаса; наконец они прекратились, и толстый господин с букетом провозгласил, что церемониальные танцы кончились, и приказал музыкантам играть менуэт» (VIII, 17).
Пушкин, как он сам указывает, воспользовался при воссоздании обстановки ассамблеи описаниями А. Корниловича. С главою его книги «О первых балах в России» Пушкин познакомился еще в «Полярной звезде» на 1823 год. На следующий год там же был напечатан отрывок «Об увеселениях российского двора при Петре I» [398].
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу