Николай Доризо - Я сочинил когда-то песню

Если вдруг
жену потянет
На довольство,
на покой,
Пусть не выдаст,
не обманет,
Не хочу
жены такой.
Чтоб,
сославшись на усталость
И к тому ж
на поздний час,
У друзей
она
боялась
Засидеться
лишний раз,
Чтоб гулять
ленилась
с мужем,
Как ее ты ни зови,—
Майский вечер,
мол,
не нужен
Для супружеской любви.
Для чего
реки прохлада,
Все и так,
мол,
решено,
Для чего
все тайны сада,
Если любит
все равно.
Мне
такой жены
не надо.
Мне
такой
не нужен
быт,
Коль жена
уюту рада,
Что,
как кот
ленив
и сыт.

Не только
привык я
к лицу твоему,
К улыбке твоей
и к печали,
Но
даже
спокойно
привык я
к тому,
Что мы с тобой
ссориться стали.

Такие слова
Говорим мы тогда,
Такие
приходят
решенья,
Что только разрыв,
И притом
навсегда,
Какое уж тут
Примиренье!

Мы
эти слова
потому
говорим
Так смело,
не дрогнувши бровью,
Что
где-то внутри
все ж
не верим
мы им,
Бессильным
пред нашей любовью!

Гнет деревья
Ливень рыжий,
Мокнет
Глина под окном,
Бьются
Об стену
афиши,
Иссеченные дождем.
Опустел
Бульвар поблекший.
Лишь у мраморных колонн
Мерзнет в дождь
Насквозь промокший
Бог античный —
Аполлон.
Под осенними ветрами
Нелегко
Ему стоять,
Обнаженными плечами
Тяжесть ливней
Подпирать.
И браня,
И проклиная
Мрамор
Мертвой красоты,
Он готов
За чашку чая
Конопатым стать,
Как ты.

Хата
в хуторе
за степью.
Пес трясет
железной цепью.
Сторожит
не он
старуху,
Сторожит
она
его,
Сторожит
белье,
одежу,
Порознь
каждую галошу,
Сторожит
свое хозяйство
Пуще ока своего.
Для чего
тебе,
старухе,
Эти деньги,
словно мухи
Облепившие
сберкнижку, —
Не сберкнижку,
мухомор,
Эти яблони
и сливы,
Что проел
червяк наживы,
Твой высокий,
твой тюремный,
Добровольный
твой забор…
А когда-то,
А когда-то
Пахла щами
чья-то хата
И такая же
собака
С лаем
рвалась на цепи.
Бархат,
спрятанный
комоде,
Хлеб,
зарытый
в огороде…
Ты
четвертый день
не ела
И ни зернышка
в степи.
Где она
твоя кожанка,
Та телега,
как тачанка,
Что под флагом продразверстки
Подъезжала
к воротам,
Где она,
та перестрелка, —
Возле брови
шрама стрелка,
Щеку жгло,
а ты стреляла
По врагам —
по кулакам…
Ты
приехала
с базара.
Пахнут деньги,
словно сало,
А тебе
все мало,
мало —
Запах их —
твоя еда…
Так
в кого же
ты
стреляла,
Не в себя ли
ты
стреляла,
Не в себя ли
ты стреляла,
Промахнулась,
вот беда.

Эта старая женщина
В белом халате,
Заступившая в ночь
На дежурство свое,
Двадцать лет прослужила
В родильной палате.
Узловаты, натружены руки ее.

Не легко в этом доме
Дается порядок —
Обойди матерей,
Накорми, успокой,
И на той половине
Все десять кроваток
Надо тоже
Держать под рукой!

Все положено знать ей
О каждом ребенке:
И когда ему есть,
И какой он в лицо.
На руке у него
Номерок из клеенки,
Как на лапке у голубя
Метка-кольцо.

Эта старая женщина
В белом халате
С пожелтевшим лицом
От бессонниц ночных
Двадцать лет прослужила
В родильной палате,
Но детей не пришлось
Пеленать ей своих.

Четверть века назад
В чистом поле на Каме
Муж ее —
Коммунист из глухого села —
На глазах у жены
Был убит кулаками.
Через час
Под скирдою
Она родила.

Разорвала
Своею рукой пуповину,
Рядом не было нянек, —
Степь да степь без конца…
Молча глянула
В мертвое личико сыну —
Весь в отца!..

И когда
В этом каменном доме
Впервые
Заступила она
На дежурство свое;
И когда
Чей-то муж,
Растопырив ладони большие,
Принял бережно
Сына
Из рук у нее;
И когда
Он, счастливый,
Глядел на ребенка,
То не понял никто,
Почему, отчего,
Не стесняясь народа,
Заливисто, звонко
Разрыдалась она
Ни с того ни с сего…

Скольких малых детей
Ее руки качали,
Скольких нянчили
Руки ее
Матерей,
Сколько пышных букетов
Отцы ей вручали,
Но букеты
Назначены были не ей!