Шандор Петефи - Стихотворения. Поэмы

Был доверчив, как ребенок,
Верил я любому.
Но теперь, клянусь в том честью,
Будет по-другому.

Посему — довольно шуток,
Слушай с уваженьем:
Я пришел с необычайно
Важным предложеньем.

От тебя теперь нужна мне
Лишь одна уступка:
Сделай то, в чем отказала, —
Поцелуй, голубка!

Наконец-то, наконец-то!
Я кольцо, кольцо надел,
И устами, и устами
Я твоими овладел.

Пью я сладость, пью я сладость
Поцелуя твоего —
Для меня вся сладость жизни
Превращается в него.

Ну, целуй! Никто не видит,
А увидят — горя нет:
Обрученным целоваться
Отменяется запрет.

Дай мне губы, дай мне щеки,
Дай мне лоб твой! Вот он, вот,
Он горит от поцелуев,
Как от солнца небосвод.

Пьян я. Мягкими руками
Ты держать меня должна.
Я уже не отличаю
Поцелуев от вина.

Только боги на Олимпе
Это пить могли вино —
Я не бог, простой, я смертный…
Голову мутит оно!

Что за необыкновенный,
К небесам несущий хмель!
Исчезают где-то в бездне
Очертанья всех земель.

Позади — бродячья стая
Пестрокрылых облаков.
Я лечу меж звезд, похожих
На поющих соловьев.

Как поют они! Как сладко!
Сладко! Я среди огня,
Будто сотни тысяч молний
Пляшут около меня.

Ну, а сердце? Что же с сердцем?
Вот ведь, вот ведь в чем беда!
Мальчик, берегись! От счастья
Умирают иногда!

Что ты — скончался, любезный? Иль, может быть, руки отсохли?
Янко мой, где ты? Забыл, что я существую?
Черт унес тебя, что ли? Месяц — ни слуху ни духу!
Если тебя приняла колыбель вечной жизни — могила,
Мир тебе, Янко! Приснись тебе сон бескручинный!
Пусть моя брань твой священный покой не тревожит!
Что ж ты молчишь? Почему опоздал ты с ответом?
Если отсохла рука — в аптеку ступай, постарайся,
Сын мой, поправиться и напиши мне не медля.
Если ж забыл меня, если ты друга забыл, непутевый,
Дьявол заешь тебя, — слышишь? — желаю от чистого сердца.
В час, когда имя свое вписал ты огнем в мое сердце,
Знаешь ли, что ты содеял? Ты сталью на тверди гранитной
Напечатлел, о изменник, вовеки бессмертные буквы!
Да, но я сам! Неужели на зыбком песке начертал я
Имя свое, — на песке, что ветер летучий развеет?
Что ж, и за это спасибо!.. Нет, лучше признаю, что стих мой
Даже хромал иногда, но не верю, что другом покинут.
Вот в чем беда: ты лентяй, ты такой же, как я, лежебока.
Сделай же милость, будь скромен и лень для меня уж оставь ты!
Видишь, она мне подходит (и здорово!!), ты не согласен?
Ну, если я попрошу! Я вижу: вскочил ты,
Ручку за шиворот взял и суешь ее носом в чернила,
Множество длинных борозд по невинной бумаге проводишь,
Сеешь в них разную дрянь, какие-то жалкие мысли…
Лучше уж не писал бы, чем столько премудрости глупой
В письма совать и в мое злополучное бедное брюхо…
Можно ль найти что-нибудь глупее, чем умные письма!
Я их ужасно боюсь. Не с того ли, что сам не умею
Стряпать такие? Возможно! А в истине слов моих, Янко,
Я поклянусь табаком, и блинами, и всем, что на свете
Дорого мне и священно, — всеми святынями мира!
Достопочтенная кумушка {67} , я попрошу вас нижайше
Мужа убить, а потом изругать, если этот мерзавец
Даже теперь не ответит, после всего, что сказал я.
Пусть отвечает подробно, — если ж о милости вашей
Он лишь два слова ответит, бешено буду я злиться.
Пусть не забудет он черного Лаци и беленькой Илуш {68} ,
Деток прелестных. А как поживает, скажите,
Сад, на котором так часто покоился взор мой, покуда
Дух улетал далеко, любовь унося к моей милой?
Что с обветшалою башней, которая после сражений
Грустно молчит, перевив чело свое редкой травою,
Словно грядущего ждет, под чьей исполинскою лапой
Рухнет она, как старик, у которого смерть беспощадно
Вырвала нищенский посох… Стоит ли на ней и поныне
Аист печальный, уставясь глазами в далекое небо?
Да, обо всем напиши, обо всем, что любил я когда-то,
Много прекрасных земель с тех пор обошел я, но ваша
Мне вспоминалась везде, хоть нечему в ней удивляться.
Время, что с вами провел я, сроднило меня с ней навеки.
Много бродил я с тех пор вкруг высоких блестящих палаццо,
Все в них огромно, и только души хозяев ничтожны…
И вспоминал я тогда вашу низкую кровлю; под нею
Все ведь мало, лишь велики прекрасные души хозяев,
Эх, что за дьявол! Чего я хвалю вас в глаза без зазренья?
Только теперь и заметил! Ведь ложь все то, что сказал я,
Все бесстыдная ложь! Я взятку всучить вам задумал,
Чтоб… чтоб меня господин нотариус к делу приставил,
Место лесничего дал мне, а то свинопаса в деревне, —
Две превосходные должности, пусть мне поручит любую.
Да, мой дружок, мне скоро придется налечь на работу:
Я ведь женюсь — ты знаешь, и знаешь, что, как ни богаты
Все поместья мои, дохода от них я не вижу.
В этом виновен мой прадед: он продал… иль нет — не купил их.
Значит, мне не на что жить, и, как ты понимаешь, нужна мне
Служба. Я кланяться выучусь, мило начну улыбаться,
Буду примерно послушен, а лесть ползучего гада
Станет мне пищей (и жирной!)… О нет, блудливым собакам
Будь она пищей — не мне! При мысли об этом
Полные пламени тучи кровавый мой взор застилают.
Сердце, бунтуя, беснуется, как жеребец разъяренный.
Будто впервые пастух, его заарканив жестоко,
Тащит из табуна и за шею волочит в упряжке.
Бешеный, он не боится тяжестей, мышцам грозящих,
Нет! Лишь хомут ему страшен, стеснитель вольного бега.
То, что он потеряет, не возместят ему кормом.
Дикой свободы дитя, соблазнится ль он пышной попоной
Или сверкающей упряжью? Что ему пища и роскошь!
Голод свой он утолит и убогой степною травою.
Пусть гроза его хлещет в широком раздолье под небом,
Пусть кустарник терзает и рвет непокорную гриву, —
Только б на воле ходить, состязаясь в ликующем беге
С огненным вихрем степным и с желтыми змеями молний.
Да охранит вас творец! Я хотел бы душой веселиться
С вами, друзья дорогие, но ветер, быстро бегущий,
Мощно надул паруса моей фантазии буйной,
Поднят якорь на борт, и вольно бежит мое судно.
Берег исчез, и меня баюкают в гордых объятьях
Волны бескрайного моря. Я слушаю туч грохотанье,
Гул нарастающей бури, я в нервы лиры впиваюсь,
Пламенем диким поют мои исступленные губы
Твой урагану подобный гимн, о святая свобода!